Шрифт:
Закладка:
Советское детское кино настаивает на том, что разочарование – главный эмоциональный опыт при переходе от детства ко взрослости. Вольно ли невольно детство изображается пространством беззаботности и доверия, но с первым разочарованием ребенок переходит в пространство взрослых. Там его ждут взрослые заботы и трудные дела, которые следует делать со взрослым же эмоциональным настроем. Разочаровывается герой, разумеется, не в детстве и не в ровесниках, а чаще во взрослых, которые обманывают его доверие. Это тем более показательно в сравнении с американскими жанровыми фильмами для подростков, где взросление связывается, наоборот, с преодолением недоверия к миру взрослых.
Разочарованные бывшие дети станут героями жестоких историй, популярных в перестройку: «Курьер», «Дорогая Елена Сергеевна», «Меня зовут Арлекино», «Авария – дочь мента». На разочаровании будет расти художественный мир молодежных фильмов «черной волны», по духу тоже романтический, как соцреалистические детские фильмы прежних лет. Только идеальный романтический герой, ребенок с чистым восприятием и доверием к миру, превратится в другого романтического героя – разочарованного маргинала, юного циника, но его цинизм, как принято считать, лишь защитная маска ранимой души.
К началу 1980-х годов отличник, в каноническом изображении с авторским одобрением его положительного образа, исчезнет. Он окажется нежелательным и даже фантастическим персонажем, как «гостья из будущего» Алиса Селезнева, которая показывает феноменальные умения в школе 1980-х годов, а у себя в будущем считается троечницей, или как Электроник – его выдающиеся способности и вовсе объясняются тем, что он робот.
Завершив биографию отличника ироническим портретом с ясно читаемым осуждением, как в «Расписании на послезавтра», кино предложило разглядеть и полюбить тех, кто не блещет ни пионерским усердием, ни хулиганским талантом. Полюбить троечников. Правда, в поле зрения попали только те троечники, которые не успевают в учебе оттого, что в мире много более важных занятий. Так исподволь проговаривали несовершенство школы и зачинали странный культ троечников, который оказался на руку постсоветской массовой культуре. На его основе медийные персонажи создали удивительный дискурс, в котором плохая учеба связывалась с последующей славой и богатством. Противостояние троечников и отличников длится десятилетиями и, по всей видимости, принадлежит к важнейшим сущностным конфликтам постсоветской культуры.
Должно быть, так завершалась соцреалистическая пионерская линия, начатая в двадцатые годы образами супердетей и продолженная в тридцатых идеальными пионерами. Долго, очень долго они совершенствовали мир, пока не сдали от перенапряжения и от скуки или оттого, что в мире больше нечего совершенствовать, хотя он не стал идеальным. Неидеальные троечники оказались интереснее. Потом они осмелились сопротивляться навязанному им сюжету исправления и «перевоспитания», – и наконец появился закономерный образ: пионер, который не желает быть суперребенком, отличником и вундеркиндом. Этот путь детской эмансипации видится нисхождением от идеального к настоящему, от «примера для подражания» к «маленькому человеку», а может казаться поступательным отказом от взросления. Об этом «Беларусьфильм» поставил три фильма. В «Тихих троечниках» посредственный ученик впервые изображен с симпатией, во многом потому, что впервые откреплен от школы и показан в приятной ему среде. В фильме «С кошки все и началось…» троечник устраивает бессмысленный, но симпатичный бунт, а в фильме «Как я был вундеркиндом» переманивает на свою сторону отличника, и наконец говорится, что каждый пионер хочет быть хулиганом, а отличник – троечником, «таким как все».
Здесь скрыто еще одно существенное изменение: до оттепели «все» были отличниками, хорошая учеба называлась главной и обычной характеристикой школьника. Естественное детское стремление «быть как все» трактовалось как «быть отличником». К концу семидесятых окончательно признали, что отличник экстраординарен, а «все», большинство – середнячки и троечники. Стремление «быть как все» наконец заработало в обратную сторону: из отличников в троечники.
Вместе с ракурсом изменилась и тематическая подложка образа школьника: отличник говорил о достойном наследовании старшим, о радости послушания и стремления к идеалу, троечник завел невеселый разговор о катастрофическом непонимании и о том, что взрослые боятся потерять контроль над детьми. И еще о свободе. Со времени «Васька Трубачева и его товарищей» троечнику, в отличие от отличника, позволялось увлекательно жить за пределами школы, а к началу 1980-х годов ясно обозначился конфликт унылой школьной и насыщенной внешкольной жизни. Он сделал троечника воплощением детской свободы в рамках школьной системы – свободы от обязанностей.
Не следует путать троечника с героем-хулиганом, хоть они похожи: троечник – вариация героя-пионера, хулиган – другой, особый тип героя; первый, несмотря на провал в учебе и даже попытки бунта, проявляет пионерское свойство – тягу к исправлению и улучшению мира, у второго ее и в помине нет, он носитель беспорядка, плут, творец. Хулиган ищет свободы, пионер – признания, достижения. Троечник, не получив признания в учебе, ищет его вне школы и кажется увлеченным чудаком.
«Тихие троечники» Вячеслава Никифорова по сценарию Владимира Потоцкого, на первый взгляд, о них: об увлеченных чудаках. Троечники Хрупалов и Веденеев не успевают в школе и не интересуются учебой, а их большая интересная жизнь начинается за пределами школы. Веденеев одержим идеей найти подземную реку в их маленьком городе Трубнинске, где нет реки, Хрупалова милиция ловит на пути в Клайпеду: он увлечен путешествиями и рвется в Африку. Но целый фильм любоваться интересными троечниками – не самое увлекательное занятие. Под поверхностным слоем событий движется сюжет о том, как завязывается верная дружба, а еще глубже – о педагогической миссии. Он продолжает оттепельную дискуссию об идеале учителя и взрослого вообще.
Кадр из фильма «Тихие троечники»
Это выводит на первый план чуткую учительницу, молодую и новенькую в школе. Образ учителя тоже становится синонимом ученика, и в таком последовательном отрицании опыта снова утверждается архаичность школы. Учительница Алина Вадимовна, нежно сыгранная Мариной Левтовой, прикрепляет троечников друг другу. Только советская привычка прикреплять слабого ученика к сильному, бессмысленный отзвук идеи коллективной ответственности, уже изображена нелепой, ненужной, удивляющей родителей и учеников. И с этого сомнительного и все же проницательного педагогического хода начинается дружба, а образ учительницы становится воплощением педагогического таланта и чутья в противоположность опыту. Но и этот