у Лариных тренировалась, чтобы тебя обыграть.

Я кивнул и принялся расставлять пешки. Сам виноват — приучил девушку к шахматам посреди ночи, так что теперь хочешь не хочешь, а придётся играть. Кстати, чем дальше, тем всё более сложным противником становилась Таня. Эдак через пару лет я буду выигрывать у неё с большим трудом.

— Скажи, — я выдвинул чёрную пешку, — а как тебе самой Ларины? Понравились? Если нет, я отменю договор. Найдём другой способ…

— Что ты, Костя! Не надо другой! Они такие, такие… — Таня закусила губу, пытаясь подобрать слова. — Хорошие. У них как дома, вот словно я там всю жизнь прожила. Я будто и правда родню нашла, настоящую. Анна даже поссорилась со мной, как с сестрой, а потом мы помирились и даже поплакали вместе. Не надо, не хочу их ни на кого менять.

— Хорошо, не буду, — я протянул руку и провёл ладонью по её бедру. — Твой ход, кстати.

— Тогда не отвлекай!

Она склонилась над доской и передвинула фигуру, но мою руку убирать не стала.

— Костя, а что за железное чудовище за мастерскими ходит? Я из кареты мельком видела, не разглядела.

— Боевая машина для опричников, завтра покажу.

— А покататься на ней можно?

— Можно, — я положил голову ей на колени. — Только шумно внутри.

Таня сделала ход и запустила тонкие пальцы мне в волосы.

— Костя, скажи, а ты летающую машину сделать можешь?

— Летающую?

— Ага! Чтобы над облаками взлететь.

— Над облаками, — я задумался над неожиданным вопросом, — не знаю. Может, и могу, просто не ставил такой задачи.

В голове один за другим стали появляться варианты летающей машины. Щёлк, щёлк, щёлк. Кажется, я видел среди рисунков великого деланного мага Леонардо что-то подобное. Там использовался огромный вращающийся винт над механизмом. Или можно поискать связку Знаков, сопротивляющихся силе тяжести. Так, чтобы облегчить вес и парить над землёй. Я вспомнил, как сотворил парящий стол в Летнем дворце, и улыбнулся. Забавная шутка получилась! Хотя что-то в ней такое есть. Если на пол поставить несколько Печатей, то стол мог бы летать между ними. Эдакая платформа, летающая как по рельсам.

— Костя, ты ходить будешь?

— А? Да, сейчас.

Я передвинул ферзя и сделал себе пометку — записать завтра утром идею для железной дороги. Есть шанс, что можно обойтись без километров стальных рельсов.

— Костя, ты играешь или спишь?

— Прости, задумался. Вот как похожу сейчас, как выиграю!

Впрочем, партию мы не доиграли. Неожиданно нашлись силы и более интересное занятие, чем шахматы.

* * *

Как и обещал, на следующий день я покатал Таню на броненосце. Она осталась в полном восторге, но ещё её впечатлил магический накопитель. И в следующие дни мы уже вместе пропадали в мастерских, дорабатывая шагающую машину.

После очередного застревания в грязи, пришлось заменить копыта, оставшиеся от лошадиных ног, на большие плоские «тарелки», чтобы уменьшить давление на грунт. По Таниной наводке я поменял кое-что в схеме работы ног, и машину стало меньше болтать при движении. А ещё я наконец-то разобрался, почему стали дымить при выстреле «близнята». Печати в казённике «поплыли» и начали давать примеси, горящие при выстреле. В результате ствол загадился, будто труба в очаге. Пришлось мастерить банник, а потом драить «близнят», сидя верхом на корпусе.

За всей этой вознёй подошло время свадьбы Боброва и Сашки. Её собирались играть в Добрятино, и за неделю до этого знаменательного события Марья Алексевна, Александра и Таня уехали туда, чтобы проконтролировать последние приготовления. Оставшись мужской компанией, я, Лукиан и Киж устроили Боброву небольшой мальчишник. Баня, рябиновка, катание на броненосце и посиделки с картами до самого утра. Киж, по моему наущению, активно жульничал и устроил Боброву выигрыш в триста рублей — эдакий подарок от нас троих. Пусть человек порадуется лишний раз! А то сейчас женится, поедет наводить порядок в Павлово, и будет ему не до карт.

Увы, как и в прошлый раз, пришлось пропустить венчание в церкви. В неё мне хода нет, а стоять на крыльце радости мало. Так что я ждал приезда свадебного кортежа в Добрятино. Только в этот раз не в одиночестве, а с Лукианом. Монаху, как и мне, вход в церковь был закрыт.

Перед тем как вся шумная толпа отправилась на венчание, случился забавный казус. Добрятников отвёл меня в сторону, сделал страшное лицо и громким шёпотом сообщил:

— Константин Платонович, масоны что-то замышляют!

— Что?

— Что-то ужасное! Я даже представить себе боюсь, что это за пакость такая. Нужно принимать срочные меры!

— Пётр Петрович, расскажите подробно, что именно случилось.

— Вы же знаете, Константин Платонович, у меня крайне слабый Талант. Но благодаря этому я чувствую даже малейшее колебание мирового эфира. Последнюю неделю я слышу, будто в эфире кто-то бьёт в барабаны! Тук, тук-тук, ту-у-ук! Весь день как заведённый. Лишь в обед на час прерывается, а потом снова. Я думаю, это масоны подают знак. Больше некому!

Я закашлялся, чтобы не расхохотаться в голос.

— Пётр Петрович, успокойтесь. Это никакие не масоны.

— А кто?

— Это мой телеграф.

Пришлось объяснять Добрятникову про устройство магического телеграфа и тренирующихся будущих телеграфистов. К моему удивлению, милейший Пётр Петрович расстроился. Обнаружить вместо тайного заговора бывших коллег-масонов и сигнала к перевороту техническую новинку было сплошным разочарованием. Надеюсь, что свадьба и застолье исправят ему настроение.

Глава 31

Пентаграмма

Есть в провинциальных дворянских свадьбах своё очарование. Эдакая мешанина из народных обычаев, подражания столичной роскоши и местных неписаных правил. А самое важное в ней — долгое застолье для гостей. Шумное, весёлое и почти бесконечное. Главное, вовремя делать перерывы и выходить подышать воздухом, чтобы не обожраться и не переборщить с крепкими напитками.

Для меня единственным неудобством на свадьбе Бобровых стали некоторые гости. Во-первых, навязчивый старичок-помещик в забавном старинном костюме времён Петра Первого. Он всё время подкарауливал меня, хватал за пуговицу на камзоле и многословно рассказывал о своём споре с соседями из-за какого-то ручья. И пытался уговорить дать ему опричников, чтобы разобраться с этими самыми соседями. А он, может быть, отпишет мне в завещании двести рублей. При этом он так подмигивал, словно у него был нервный тик. Когда же я отказывался, старичок изображал глухоту и орал во весь голос:

— Что? Ничего не слышу! Говорите