Он с издевкой уставился на нее:

– Что значит «да»? Разве вы не знаете, что должны обращаться ко мне «сэр»?

– Поняла, сэр, – сказала Энн тихо и отчетливо.

Он усмехнулся, наслаждаясь своим триумфом; затем повернулся, с важным видом прошел через распашные двери палаты и исчез.

На следующий день мистер Синклер, главный хирург отделения, признал Энн физически здоровой, и, несмотря на многочисленные неудобства и трудности, связанные с этим местом, она начала постепенно осваиваться. Работа по-прежнему была крайне интересной. И она училась, все время училась. Мистер Синклер был магистром наук и членом Королевского общества хирургов, и этот высохший маленький пожилой человек с серебристо-серой бородой все еще оставался хорошим хирургом. Его главным недостатком была робость, из-за которой он иногда отправлял сомнительные случаи своему коллеге Прескотту с соседнего этажа. Помимо работы в палате, Энн время от времени привлекали для работы в операционной, и этому она радовалась больше всего. Ассистирование в операционной было ее коньком, здесь проявлялись все ее лучшие качества. Ее сноровка даже вызвала невольную похвалу у безликого автомата, каким была медсестра Джилсон.

Утомительная работа занимала почти все время, мало что оставляя для отдыха, которым Энн не умела толком распорядиться. Отдушину она находила в частых мыслях о Люси. Она писала сестре полные и жизнерадостные отчеты обо всех своих делах. Крепнущая дружба с Норой и Гленни помогала ей справляться с меланхолией и была убежищем от всех неприятностей, среди которых мелочная вражда со стороны доктора Кейли занимала не последнее место. И все же в иные моменты она ужасно скучала по Люси и задавалась вопросом, согласится ли любимая сестра присоединиться к ней в этом огромном госпитальном бараке. Именно тогда Энн с горечью задумывалась, действительно ли это ее место – «Хеппертон». А затем, ближе к концу первого месяца пребывания здесь, произошел случай, который дал ей новую порцию мужества и вдохновения, изменив весь контур ее жизни.

Вторая половина субботнего дня была у нее свободна от дежурств. Энн отдыхала в постели и не спеша приводила в порядок ногти, предвкушая прекрасный вечер, что случалось крайне редко. Норе дали два билета в репертуарный театр – билеты, регулярно посылаемые в больницу, редко перепадали кому-то, кроме старших медсестер и старшего персонала. Внезапно в комнату ворвалась Гленни.

– Джилсон тебя требует, – выпалила она, – немедленно. Адская кутерьма.

Прежде чем Энн успела заговорить, Гленни продолжила:

– Нет-нет. Никаких проблем, слава богу. Просто сенсация – с большой буквы. У Боули внезапно случился аппендицит. У самого Боули. И Прескотт привез его сюда. Представь себе. Что ты скажешь? Великий Мэттью Боули в особой палате в отделении «В». Так я вот о чем – он уже должен быть в операционной. В связи с чрезвычайно ситуацией срочно вызван специальный персонал – целая стая, и тебе оказана большая честь быть в ней. Мое благословение, девица, и вперед!

Энн предстала перед старшей медсестрой Джилсон со смешанными чувствами. Честь или не честь, но из-за нехватки персонала лишать медсестру завоеванного с таким трудом досуга было вопиющей несправедливостью. Но когда Энн добралась до операционной «В», то в спешке подготовки к операции она забыла о своей досаде.

Несомненно, это было чрезвычайно важное событие. Даже главная медсестра присутствовала, яростно отдавая приказы, вместе со старшей сестрой Джилсон, старшей сестрой отделения «В», личной старшей сестрой-ассистенткой Прескотта и четырьмя специально отобранными медсестрами. Двое санитаров, пошатываясь, вошли с баллонами кислорода, анестезиолог стал соединять свои трубки. Все вокруг кипели энергией, что лишь усугубляло неизбежную трудность – справиться с задачей в короткие сроки. Но наконец все было готово, и присутствующие надели перчатки и халаты.

Только тут и появился доктор Прескотт. Он вошел тихо и быстро, без малейшей претенциозности и суеты, необычно отстраненный и отчужденный; казалось, он ничего не замечал, но на самом деле замечал все. Одного беглого взгляда вокруг ему для этого было достаточно.

Хотя ей указывали на него издалека, Энн никогда не видела Прескотта вблизи. Теперь, оказавшись в замкнутом пространстве операционной, она поразилась его самообладанию, яркой силе личности. Не широкоплечий, не высокий, но хорошо сложенный, гибкий, он держался прямо. У него были точеные черты лица, густые темные волосы и твердый подбородок. Но больше всего поражал спокойный, сдержанный взгляд проницательных, почти ледяной голубизны глаз.

Он подал знак. Пациента, уже находившегося под действием анестетика, вкатили на каталке и перенесли на операционный стол. Все, что было видно от великого Мэтта Боули, лежащего навзничь, покрытого простыней, – это участок кожи, смазанный йодом. Прескотт сразу же взял скальпель и сделал предварительный надрез.

Для Энн атмосфера этой операционной была совершенно непривычна. Она видела много операций, грамотно выполненных доктором Хэссалом в Шерефорде, операций, безупречно проведенных специалистами, вызванными в местную больницу. Но здесь было нечто иное – нечто блестящее, уникальное, завораживающее.

Затаив дыхание, она следила за каждым быстрым, выверенным движением Прескотта. Когда сестра Карр, которая была его ассистенткой в операционной, передала ему не тот инструмент, Энн чуть не ахнула от столь очевидной ошибки. Но Прескотт просто остановился, не поворачивая головы, и бросил ненужный скальпель на пол. Слабый звон инструмента был более суровым выговором, чем поток упреков. Затем он разжал пальцы в перчатке, чтобы взять требуемый пинцет. Он все делал молча. Он настаивал на минимуме слов во время операции. «Холодный, нелюдимый, – подумала Энн, – но зато какой хирург!» Он был здесь звездой, за которой она могла бы пойти, он стремился к высотам, как и она.

Операция заканчивалась – оставалось лишь наложить швы на брюшную стенку, и он снова сделал паузу, ожидая слов, которые позволят ему продолжить. Эта пауза снова заставила Энн вздрогнуть. Старшая медсестра Карр, чуть сбитая с толку из-за своей промашки, взглянула на медсестру, в обязанности которой входил подсчет тампонов. Та поспешно прошептала:

– Двадцать четыре.

Старшая медсестра Карр повернулась всей своей коренастой фигурой к Прескотту.

– Все правильно, сэр, – заявила она и протянула ему иглу.

Энн почувствовала, как внутри у нее все похолодело. На сей раз это было не просто возмущение, а протест. Хотя ее обязанностью было всего лишь стоять рядом с ирригатором, она инстинктивно отмечала мельчайшие детали операции. Почти бессознательно она пересчитывала использованные тампоны. И насчитала не двадцать четыре, а только двадцать три. Одного тампона не хватало!

Парализованная ужасом, сознавая, что никто, кроме нее, не заметил ошибки медсестры, она смотрела, как Прескотт накладывает первый шов. Согласно всем правилам обучения и традициям ей полагалось молчать, но она понимала, что если промолчит, то операция в итоге закончится катастрофой. Крепко