с этим делать, – заявила сестра Доу. – Если мы ничего не сделаем, все кончится настоящей трагедией.

– Но что мы можем? – спросила сестра Тодд, безнадежно махнув рукой.

– Я скажу, что` мы можем, – с яростным напором выпалила Нора. – Мы пристыдим их за такую кормежку. Уже несколько дней эта мысль вертится у меня в голове. А теперь слушайте. Мы должны перестать есть их еду. И вместо этого есть свою собственную. Завтра мы откажемся от обеда, ни крошки не возьмем, а потом в половине второго пойдем в магазин Гибба, купим печенье, сыр и бананы, вернемся и подкрепимся во дворе перед окном главной. Насколько мне известно, нет закона, который запрещал бы это. И если мы так с неделю продержимся, то обязательно заставим нашу старую Кувалду обратить на это внимание и хоть как-то пошевелиться.

Предложение Норы было встречено одобрительными возгласами. Но Энн считала, что у этого плана мало шансов на успех. Ей вдруг захотелось поднять этот вопрос перед доктором Прескоттом. Но она сказала себе, что едва знает его, что, возможно, его возмутит ее обращение и что в любом случае не его забота – вмешиваться в эту ситуацию. Однако она вполне понимала, что, дабы навсегда изменить сложившуюся порочную систему, следовало, минуя главную сестру, передать это дело в высшую инстанцию.

Всего их было девять – тех, кто решился на протест. На следующий день во время обеда, когда перед ними поставили блюда с едой, ни одна из девяти к ним не притронулась. Но и особого внимания никто на это не обратил. Медсестра Лукас, которой надлежало зайти с проверкой в столовую, так там и не появилась.

В половине второго девять медсестер отправились в «Гибб», небольшой универсальный магазин, расположенный напротив главных ворот госпиталя, и накупили печенья, шоколада и фруктов. Молодые женщины вернулись, демонстративно подкрепляясь купленным, и завершили трапезу на свежем воздухе во внутреннем дворике прямо перед окном мисс Ист. Сенсации из этого точно не получилось. Но сестра Тодд заметила:

– Во всяком случае, это лучше, чем если бы мы поели у себя в спальне.

Нора намеренно оставила банановую кожуру на подоконнике у главной медсестры.

Хотя поначалу их акция прошла почти незаметно, тем не менее за ними наблюдали, и обед на следующий день принес определенные результаты. Ровно в час дня в столовой появилась старшая медсестра Лукас; и когда девять молодых женщин отказались притронуться к еде, она обвела их суровым, полным подозрения взглядом.

– Почему это вы не едите? – резко спросила она Нору.

– Я не голодна, мисс Лукас.

– Что за чушь? – возмущенно и властно сказала старшая медсестра. – Это отличная еда.

– Откуда вы знаете, сестра? – холодно заметила вмешавшаяся Гленни. – В вашем меню такого блюда нет. Вы, старшие, получаете совсем другую пищу.

Старшая медсестра Лукас покраснела.

– Без дерзостей, пожалуйста. Если вы не будете есть обед, я пожалуюсь на вас главной.

– Если мы не голодны, разве это нарушение каких-то правил? – с невинным видом спросила Энн.

Группа пришла в тайное ликование, когда старшая медсестра, потеряв самообладание, повернулась и ушла. Позже, когда они сходили за провизией в маленький магазинчик, Нора оставила две банановые шкурки на подоконнике у мисс Ист.

Два следующих дня прошли без вмешательства официальных лиц – администрация явно надеялась, что акция протеста умрет естественной смертью. Но «протестницы» поклялись ни за что не сдаваться. И вот в пятницу столовую потрясло появление главной медсестры собственной персоной. Она вошла внезапно, маленькая и властная, в своей сияющей фиолетовой униформе и безукоризненном головном уборе. Ее лицо было бесстрастным, губы поджаты, руки сложены перед собой. В неестественной тишине она медленно прошлась по помещению. Всех девятерых «протестниц» пробрала дрожь, но они стойко держались, когда она остановилась рядом и оглядела их нетронутые блюда.

Наступила еще более глубокая тишина – в этой обычно шумной столовой не было слышно ни стука тарелки, ни звона вилки.

– Разве вы не хотите рыбы? – повернулась к Энн главная.

Энн почтительно поднялась:

– Нет, мисс Ист.

– Почему нет?

При этом вопросе у всех за столом мурашки пробежали по спине. Ответить напрямик, честно отозваться о качестве приготовления или о самой еде означало бы навлечь на себя большие неприятности – вероятнее всего, увольнение.

Но на Энн внезапно низошло вдохновение.

– Потому что мне нравится то, что я покупаю в магазине.

Позднее все обняли Энн за этот ответ – он был идеальный. Главная медсестра стояла в замешательстве – она была готова проучить ослушниц за дерзость. Вежливая двусмысленность абсолютно выбила почву у нее из-под ног, и все же она не потеряла лица, как старшая медсестра Лукас. Она наградила Энн долгим, тяжелым взглядом и, обойдя вокруг стола, молча вышла.

Почти все решили, что победа за ними.

– Мы вынудили ее удрать! – воскликнула Нора. – Теперь ей придется что-то предпринять.

Энн, предчувствуя недоброе, многозначительно покачала головой:

– Боюсь, что так она и сделает.

И Энн, увы, оказалась права. На следующее утро на доске приказов и распоряжений было наклеено объявление: «Медсестрам запрещается покидать территорию больницы между двенадцатью и двумя часами дня. Ни одна медсестра не имеет права приносить в больницу продукты питания без специального разрешения. Элизабет Ист».

Нора с удрученным видом отвернулась от доски.

– Что ж, – растерянно заметила она, – похоже, нам придется умереть или глотать их мерзкую еду.

Они проглотили это.

Глава 17

Как ни странно, отпуск Энн на выходные не был отменен из-за ее участия в недолгой голодовке. Мисс Ист не была зловредной, но в «Хеппертоне» ей приходилось решать массу проблем, к тому же ее постоянно донимал комитет, и жесткая политика в отношении подчиненных казалась ей единственным выходом. Тем не менее она знала цену хорошей медсестре. Только по этой причине она не хотела чрезмерно наказывать Энн Ли. И вот ближе к началу мая Энн получила сообщение, что ей предоставляется обещанный отпуск.

В прекрасный солнечный день она села в лондонский поезд, волнуясь от осознания того, что совсем скоро увидит свою сестру. Каким долгим представлялся ей отпуск! С полудня пятницы до утра понедельника.

Поезд мчался сквозь свет дня, а она чувствовала, как это хорошо – жить. За прошедшие недели у нее появилось много друзей, и, несмотря на суровую рутину «Хеппертона», Энн сознавала, что профессионально растет. Последние две недели она ассистировала доктору Прескотту в операционной. С каким приливом энергии и вдохновением она наблюдала за его изумительной техникой, особенно когда он имел дело с теми случаями, которые были его специальностью, – поражениями центральной нервной системы и головного