и футы за надежду. Недовольные пастыри скупо пересчитывали мелкие монетки, жадно шаря взглядами по богатым одеяниям аристократов и предлагая спасение им за пару фионов. Но те, у кого были фионы, верили в меч, а не в бога.

Я дышала столичным воздухом через платок, прикладывая надушенную ткань к изящному носику.

– Почему эти артефакты не запрещены, если так кто угодно может изменить внешность и ничего ему за это не будет? А вдруг мы банк грабить поехали или королевскую сокровищницу, а не в просто архив?

– Потому что во всех более или менее презентабельных местах стоят свои артефакты-считыватели, которые мигом оповещают систему безопасности, сколько и у кого магических безделушек находится на теле или с собой. А для таких серьезных организаций, как банк, внешности мало, нужна еще и подпись, и оттиск фамильного кольца.

– А в архиве таких артефактов нет?

– Не-а, мы же только открытую секцию посетим, в закрытую нас никто не пустит. Там даже если кто-то догадается, всегда можно отмазаться – прыщи скрываю, нос неудачный, глаза косят, а я стесняюсь.

– Ты заметил, что увеличилось количество нищих?

Грязные, оборванные, замотанные в жуткие замызганные тряпки люди сгустились у входов в рестораны, в парках, аллеях и даже на подступах ко дворцу. Огромные голодные глаза взирали на нас из-под каждого платка, обмотанного вокруг всклоченной, наверняка вшивой головы. Я не утерпела и кинула монетку в два ярка босоногому мальчишке, бежавшему за нашим экипажем. Счастливый визг «Спасибо!» полоснул по ушам и Ясень поспешил закрыть окно, демонстрируя окончание благотворительности. Вернее, уже не Ясень, а барон Эрнест де Брессар.

Баронесса Элиза де Брессар не отличалась особой оригинальностью и только томно вздохнула, сетуя на гадких побирушек, смеющих осквернять своим присутствием красивейшие улицы столицы. По крайне мере, я надеялась, что моё поведение выглядит именно так.

– Они были всегда. Просто сейчас очень удобно выйти на чистые мостовые, притворяясь жертвами войны и напоминая людям, что горе может прийти и в их дом. А там и чисто человеческое сострадание подтянется, вместе с упоительным самообманом, что если сейчас помочь попрошайкам, якобы пострадавшим в военном конфликте, то потом кто-нибудь поможет им.

– У меня такое ощущение, что последний раз я была здесь в прошлой жизни.

– Забавно слышать это от тебя. Хочешь, на обратном пути заедем во «Вкус счастья»? Ты же никогда не откажешься от шоколадного эклера.

– Не откажусь, – иногда мне кажется, что только сладости способны оставлять меня на плаву. – Не понимаю, почему у некоторых наших коллег по статусу такие предвкушающе-шакальные лица.

– Они невыразимо рады войне.

– Как возможности заработать?

– И как возможности выиграть маленькую победоносную войну. Хотя маленькой она может быть только, если сейчас прекратится.

– Странно, я была уверена, что это присуще только тем войнам, которые развязываются по нашей… нет, не по нашей, а по инициативе определенной стороны.

– Не только. Честно говоря, я совершенно не увлекался политикой, так что не могу высказать компетентное мнение кто прав, а кто виноват, но знаю одно – масса людей рада этому конфликту. Те, кто побогаче, рады возможности пополнить банковские счета, продавая оружие, боеприпасы, безопасность и лекарства. Те, кто победнее, рады, что у них будет повод гордиться своей страной, если мы одержим победу, а они в этом не сомневаются. А те, кто совсем нищие, рады, что враг умрет раньше, чем они. Не рады только те, кто помнит, что война – это смерть.

– В нашем мире существует некая легенда о четырех всадниках апокалипсиса: чуме, войне, голоде и смерти. Но я только сейчас поняла, что чума и голод – это природные причины смерти, а война – творение чисто человеческих рук.

– Почему же их объединили в одну легенду?

– Наверное, потому, что пришедшая война воспринимается, как стихийное бедствие, а не как нашествие таких же, но только вооруженных людей. И смерть врагов воспринимается как радость, а их жизнь низводится до жизни комаров, заслуживающих исключительно пулю в лоб.

– Баронесса, вам не следует рассуждать на такие темы, – строго сказал Ясень, едва окошко, соединяющее нас с кучером, скрипнуло.

Я лишь махнула рукой, затянутой в узкую изящную перчатку, обрамленную кружевом и легкими перьями. Не сказать, что очень безвкусно, но я бы такое никогда не надела, будучи графиней. Будучи же баронессой приходилось идти на подобные ухищрения, демонстрируя всем вокруг, насколько я хочу казаться своей среди аристократии.

Фамильные кольца де Брессаров завораживали глубинным синим светом, играющим на поверхности сапфиров. Точнее, синих фианитов, но мы искренне рассчитывали, что к нам отнесутся снисходительно и позволят играть в богатую аристократию. В конце концов, откуда у никому неизвестных баронов деньги на сапфиры?

– Надеюсь, двух масок нам хватит? Потому что третью я не отыграю.

– Что сложного в том, чтобы притвориться богатыми и знатными дворянами, тщательно скрывающими свою нищету и отсутствие вереницы знаменитых предков?

– Да, совершенно ничего сложного, – саркастически произнесла я. – Мне ведь и притворяться богатой и знатной не надо.

– Но-но! Не вздумай ходить по улицам с таким видом, как… как обычно. Тебе нужно скрыть свою графскую породу и натянуть на себя вуаль провинциалки, страстно мечтающей, чтобы графы и маркизы относились к ней, как к равной. А ты одним взглядом этих самых маркизов в грязь втаптываешь, женщина.

– Сложно сохранять пиетет к таким же людям из плоти и крови, если воспитывался в атмосфере равенства.

– А здесь это оскорбление. И если, будучи графиней, ты можешь себе позволить смотреть на остальных, как на равных, то сейчас постарайся не привлекать внимания. Побольше зависти, ненависти и лести в глазах, моя дражайшая Элиза.

Маска на маске и маской погоняет. Лишь бы самой не запутаться.

– Приехали, ваши благородия, – кучер постучал в окошко и мой помощник пружинисто вскочил на ноги, распахнув дверцу кареты. Уф, давно не носила такие пышные накрахмаленные платья, в которых выбраться из экипажа – целое приключение. На самом деле, и раньше тоже не носила, все платья Гретты были более удобными, из податливой ткани, а таких жестких кринолинов не было и в помине.

Здание городского архива было красивым, как и все здания в центре столицы. Белые колонны, плоская крыша, широкое мраморное крыльцо навевали ассоциации с древнегреческими храмами, а не с таким обыденным и банальным местом, как архив.

– Лорд де Брессар, лорд де Брессар, – перебирал карточки старенький архивариус,