Шрифт:
Закладка:
«Мой дорогой друг, я вынужден вас огорчить. Мне крайне неприятно сообщать неутешительные новости, но я оказался бессилен перед задачей, которую вы мне ставили. Ни городской архив для горожан, ни закрытый архив городского управления и нашего отделения стражи не смог мне поведать, отчего интересующая Вас персона отказалась жениться еще раз. Более того, увы, я не смог выяснить, отчего данная персона не наняла учителей для дальнейшего развития дара своей дочери, когда его уровень несомненно возрос. Это наводит меня на два смущающе противоположных вывода: или же семя оказалось слабо, что растить его потенциал дальше бессмысленно, или отец скрывает дочерние возможности, предпочитая тренировать её сам.
Однако мне есть и чем вас порадовать. Моя ручная сколопендра – прилежный питомец и не реже раза в месяц докладывает, что юная поросль нашего с вами общего знакомца обладает нежным здоровьем, тяжело перенося кончину матери, а общая субтильность и пассивность, присущая особо покорным девицам, развеивает ваши страхи. Я убежден, что не только сама леди не сможет вам противостоять, но и не сможет родить достойного и сильного наследника, способного помешать вашим чаяниям. К тому же, насколько я осведомлен, её отец, а также иные родственники, не обладают навыками афферентного влияния и не могут учить этому дочь. Не хотелось бы забегать вперед и торжествовать раньше времени, но, убежден, одним из родов-аффектов скоро станет меньше по естественным причинам.
Дабы узнать больше я искренне рекомендую Вам изучить столичный архив и организовать запрос на сводку магической активности этого рода за последние шестьсот двадцать лет. Уверен, вы откроете для себя массу любопытных деталей, недоступных мне ввиду моего служебного положения и необходимости сохранять бдительность и прикрытие.
С заверениями в своей исключительной преданности, ваш товарищ и последователь».
– И где вы тут разглядели планы на похищение с убийством?
– Глупая. Вот сколь Мир тебе ума не дал, а все в дыру вылетело, через которую ешь. Это ж письмо самого начальника стражи, что полтора года назад пинком под зад улетел со своего жирнючего поста. Мне этот свин форменный как-то претензию писал, мол, много лезу не в свои заботы, когда я Каську прижучить хотела за нелицензированную продажу сивухи. Так я его почерк на всю жизнь запомнила, как он меня пожилой миссис назвал, клят мордатый. И он меня запомнил. Едва карету свою сгоревшей увидал, так на всю жизнь запомнил.
– Вы сожгли его карету? – пришла моя очередь таращиться на эту неожиданность.
– Я? Что ты, балаболка. Это не я, это молния в неё стукнула, да прямиком с чистого небушка. Так ему и сказали, – тепло улыбнулась баб-Мика.
Мама, роди меня обратно! А я ведь её пару раз клещом подхвостным называла. Мысленно, правда, но кто знает, не проронила ли вслух чего-нибудь нелестного? Судя по ласковому взгляду, которым меня щедро одарили, завтра сгорит наш сарай.
– Так вот, боров этот небритый кому-то писульку свою отправить хотел, да видно забыл или не успел. А её в архив сунули вместе с остальной корреспонденцией до востребования и вскрывать не стали, личное де. А вот пришлый сокол этот конвертик вскрыл. Прочитал, видно, и обратно запечатал, что б больше никто глазу туда не сунул. А от того вопросец у меня к вам, друзья-товарищи. Чегой-то павлин разукрашенный в мундире синем тревогу не забил? Королю это письмецо не отправил, бывшего начальничка разыскивать не стал? Закрыл, заклеил его и к остальным бумажулькам бросил. Ох, недаром. Затеял он что-то.
За окном ветер метал обрывки мусора, щедро приправляя их снежной крупой, выводил одному ему понятную мелодию в каминных трубах, а я складывала два плюс два. И математика выходила увеченная, кривящая на оба глаза и с параличом мизинца всех правых ног.
– Допустим, этот шмон в отделении неспроста и барин фишку чухнул раньше нас, а к этой маляве внимания должного не приложил, – слуги оторвались от увлеченного подсчета прибыли в случае моей внезапной смерти и пораженно посмотрели на мои барабанящие пальцы. – Но у нас совершенно нет доказательств, что он причастен к заговору. Если заговор против графской семьи вообще имел место быть. Увы, обратных доводов у нас также нет, а потому мы продолжаем болтаться, как навоз в проруби.
– Вот, что я тебе скажу, змейка, – очнулась бабка, завороженно проговаривающая про себя внезапно полезший из моего подсознания сленг и запоминающая новые слова. – Надобно тебе пошукать в этом столичном архиве по наводочке, заодно поспрашать, что говорят о пропаже нашей. Мы люди маленькие, зависимые от воли госпожи графини, оттого и суетимся, страхом глаза застилаючи. А там люди вольные, свободные, ничем графьям нашим не обязанные, так что, может, чего полезного и нам неизвестного сболтнут.
Ну, вот оно и свершилось. Вот оно и подкралось незаметно. И опять, главное, ко мне, будто я тут крайняя. Не надо было этот конверт трогать, даже под страхом смертной казни, потому что умереть на эшафоте – это быстро, а строить из себя лазутчицу-агентессу, пробирающуюся в охраняемое здание под носом у врагов – это больно и мучительно. И очень глупо.
– Баб Мик, а давайте вас командируем? Прикинетесь божьим одуванчиком, глаза им отведете своей модной юбкой и прошмыгнете в архив, а? Там глазки архивариусу построите, он вам все секреты выболтает, а мы вас к награде представим, звезду героя дадим. Что думаете?
– Что голубцы у вас порченные, – отодвинулась от меня бабка, настороженно глядя на меня. – Ты что ж, с ниндзей какой меня перепутала? Куда мне при моем радикулите по архивариусам-то скакать?
– С кем перепутала? – заинтересованная Берта перестала возмущенно раздуваться от подозрений, перепавших её голубцам.
– С ниндзей, сиречь бесом воинственным. Мне как-то ещё мой дедушка сказки сказывал, что далеко за окияном люди живут в халатах, кланяются низко, а чуть что не ихнему – мечи свои узкие другим людям в животы вонзают. И до того они поднаторели в этом, что ежели собою недовольны, руки сами к оружию тянутся. Вроде, и простил бы себя за пьянку али за драку некрасивую, а из пуза уже рукоять торчит.
– Свят-свят-свят, – прижала руки к сердцу повариха.
– Сталбыть, договорились? Вы молодые, вам по столице гулять и гулять, а я тут в засаде сяду.
–
