что она покровительствует нам, относится свысока, что она сноб. Однако именно ее знания Бой имел в виду, когда говорил, что Габриэль нужно учиться у Люсьены, когда говорил о «деловой женщине».

К вечеру Габриэль и Бой помирились. Она все еще была влюблена, но теперь в ее преданности чувствовалась какая-то острота, осознание, которого раньше не было.

– Вчера закончилась моя беспечная молодость. – Это прозвучало как цитата из философских книг Боя.

Она уже не плакала. Моя сестра была полна решимости вернуть Бою долг, сколько бы времени это ни заняло. Она урезала зарплату в Chanel Modes. Она торговалась с поставщиками тканей, пока они не снизили цены. Она перестала приобретать украшения для своей квартиры и бутика.

– Каждый сантим должен быть учтен, – требовала она.

Я больше не покупала туфли и перчатки, как делала это всякий раз, когда заходила в «Галери Лафайет». Я больше туда вообще не ходила. Люсьена знала, где взять материалы для шляпных форм, которые были так же хороши, но менее дороги.

– Думаю, нам следует поднять цены, – объявила я месяц спустя, после того как посетила другие магазины модной одежды, чтобы узнать их расценки. Я изучила бухгалтерские книги. Сокращения расходов было недостаточно, чтобы расплатиться с Боем и освободить нас от долгов.

Габриэль сомневалась. Так или иначе, отчасти она по-прежнему считала изготовление шляп своим увлечением, и в ней все еще было желание просто дарить их.

– Тебе не нужно говорить им, сколько это стоит, – предложила я. – Это будет моя забота. Большинство даже не спрашивают, потому что все они богаты или кто-то богатый платит за них. Кроме того, чем выше цена, тем скорее они решат, что оно того стоит.

Люсьена рассмеялась:

– Но это же не Дом Виро в предместье Сент-Оноре!

– Нет, – ответила я. – Это Chanel Modes. Новое, молодое, не избитое.

– Высокая цена за скромную шляпу и перо? – спросила Люсьена.

– За элегантность, – возразила я. – Именно это они и покупают. – Люсьена покачала головой. – Мы не будем поднимать их слишком резко, – согласилась я на компромисс. – Сначала немного, чтобы посмотреть, как пойдет.

Вопреки мнению Люсьены Габриэль согласилась с моим планом, а поток клиентов не иссяк, несмотря на то что мы повышали цены все больше и больше. В конце концов Люсьена уволилась и перешла в более престижный салон. Нас это вполне устраивало. Мы научились у нее всему, чему только можно. Теперь она стала еще одной статьей расхода, которую мы могли снять с учета.

СОРОК ДЕВЯТЬ

Несмотря на ситуацию, сложившуюся у Эдриенн из-за родителей Мориса, она все еще находила способы сделать жизнь веселее. Очень любила гулять, особенно когда он уезжал в свое родовое поместье в Верхней Вьенне, где они с отцом управляли конным заводом. Она комфортно чувствовала себя в высшем обществе, никогда не сомневаясь в том, что заслуживает права стать его частью.

В обеденный перерыв мы ходили по магазинам и обедали в модных кафе, Эдриенн была с Бижу и новым спаниелем по имени Бабетта – подарком Мориса. И мы всегда красовались в шляпках Габриэль. Порой нас даже останавливали, чтобы спросить, где они куплены; природное обаяние Эдриенн привлекало еще больше клиентов в Chanel Modes.

– Мне почти двадцать пять, – пожаловалась я ей однажды, сидя в кафе рядом с бутиком, – а я до сих пор одна.

Я была так занята, что годы пролетели быстро, как благословение и проклятие.

– Твой Морис где-то ждет тебя, я знаю, – сказала Эдриенн. – Не теряй надежды. Мы найдем его вместе.

Я все еще спала с носовым платком Лучо под подушкой, порой вспоминая, как в Мулене это помогло мне поверить в лучшее будущее, в котором я чего-то стою. Я призналась Эдриенн, что жду кого-то похожего на Харрингтона, но, разумеется, свободного. Она не стала уговаривать меня образумиться и трезво взглянуть на ситуацию. Но она была такая же романтичная, как и я. Поэтому в глубине подсознания сидела беспокойная мысль, что, возможно, Габриэль права. Ночами мой разум словно блуждал среди ужасных событий: мне виделась моя жизнь, в которой нет места романтике, потом я мыслями возвращалась к Лучо, потом к его жене, представляя, что она заболела или с ней случилось несчастье. Воображение работало до тех пор, пока я насильно не отключала его. Это было подло, эгоистично – желать смерти кому бы то ни было, тем более что я знала, что такое потеря. Какой бы ужасной ни была жена Лучо, она была чьей-то сестрой или дочерью.

В те ночи я просыпалась в холодном поту, шатаясь от старых снов о нашей матери – нелюбимой, одинокой. Я вылезала из постели и принимала веронал, чтобы снова заснуть. Иногда я слушала музыкальную шкатулку.

И вот однажды холодным мартовским днем, когда в бутик вошла покупательница в сопровождении няни, которая вела за руку маленького мальчика с черными кудряшками, меня осенило. Временами я все еще мучилась виной, что ничего не сделала, чтобы увезти Джулию-Берту с рынка и присмотреть за Андрэ, ее сынишкой, с которым ее так жестоко разлучили монахини. Неужели она даже поцеловала его на прощание? Не сказала, что любит его? Тогда у нас с Габриэль не было средств помочь ей, мы изо всех сил пытались встать на ноги. Но теперь с Chanel Modes наши дела пошли в гору. Мне даже пришлось нанять больше работников для мастерской. Мы не смогли спасти Джулию-Берту, но могли сделать что-то для Андрэ. Сейчас ему было восемь лет, совсем маленький мальчик.

– Мы должны найти Андрэ, – сказала я Габриэль в задней комнате, где она работала над свитером для подруги, восхищавшейся стилем моей сестры. Она продолжала дарить наряды так же, как шляпы.

Габриэль посмотрела на меня с удивлением, как будто, похоронив свое прошлое, совсем забыла об Андрэ.

– Я знаю, ты не любишь вспоминать о прошлом, но мы его тетки, – продолжала я. – Он должен жить с нами, а не у чужих людей с осознанием, что о нем некому позаботиться.

Мне было больно произносить эти слова. Неужели наш племянник, как и мы когда-то, чувствует себя недостойным любви?

– И что мы можем сделать для него?

– Джулия-Берта умерла, а ее ребенок – жив. Мы можем дать ему будущее.

Она молчала.

– Он совсем маленький, ничего не знает о своей матери и ее семье. Он должен узнать.

– Канониссы никогда не одобрят того, чтобы он жил с нами, – резонно заметила Габриэль. – Они никогда не скажут нам, где он.

– Эдриенн, – предложила я. – Она может поговорить с ними. Ей все расскажут. – Габриэль нахмурилась. – Уверена,