Позже

Меня охватили такие сильные эмоции, что я не мог писать дальше, но небольшая порция бренди придала мне сил. До всенощной у меня есть еще несколько минут, и я должен закончить. Это мой долг.

Найдя описание экзорцизма в книге мисс Гердон, я мог бы остановиться, но должен был знать точно. Поэтому где-то около трех я поспешил обратно в церковь и нашел причетника. Старому Фэрроу не очень-то понравилось, что его допрашивают в канун Рождества, но он понял, что я не отступлюсь, и сдался.

Как и большинство местных жителей, он полон предрассудков и историю свою изложил крайне неохотно. Он подтвердил, что в прошлом году, когда руководил работами по снятию досок с заалтарной арки — тех самых досок, на которых, как позднее оказалось, изображено «Возмездие», — что-то из-за них выпало и разбилось о плиты пола. При тщательном осмотре оказалось, что это маленькая бутылочка из зеленоватого стекла, заткнутая пробкой и перевязанная веревочкой из высушенного тростника. Бутылочка была прикреплена сзади к «Возмездию», под углом между перекладиной и одной из досок. Когда доски сорвали со стены, бутылочка упала и разбилась о камни.

Я не спрашивал у Фэрроу, слышал ли он рассказ старого крестьянина об экзорцизме. Я знал, что слышал, потому что он рассказал мне, что сохранил остатки бутылочки — мол, «не хотелось их уничтожать». Иными словами, из страха.

Сейчас эти осколки лежат передо мной на столе. Стекло толстое, зеленоватое, кое-где на нем следы чего-то черного, маслянистого и очень дурно пахнущего. Ни за что на свете я не коснусь их голыми руками. Я боюсь даже слишком пристально на них смотреть — боюсь увидеть не свое отражение, а кое-что похуже.

Позже

Фэрроу с нескрываемым облегчением передал мне остатки бутылочки. Я завернул их в носовой платок, потом убедил его отдать мне ключ от комнаты в башне и заставил себя пойти и посмотреть на «Возмездие».

Был четвертый час пополудни, уже начинало темнеть. В углу картины скалился демон. Он все обо мне знает. Все знает. Этот демон — создание болот, и он сидит в зарослях тростника, насмешливый и непристойный. Я ненавидел эту картину с тех самых пор, как увидел его глаз в траве, и теперь я знаю, в чем дело.

По-моему, в глубине души я с самого начала понимал, что за всем этим кроется. А сегодня, в канун Рождества, я понял это наверняка. Кто бы ни написал эту картину, демона он изобразил с натуры.

Черт в углу картины реален. Четыре столетия он был в плену за «Возмездием».

А теперь он на свободе.

Глава 36

Рождество 1912 года, 3 часа пополуночи

Ко всенощной я надел на шею свой «ведьмин камень» рядом с крестом и спрятал его под рубашкой. Я надеялся, что так буду чувствовать себя менее одиноким.

Я никогда раньше не осознавал, насколько одиноко можно себя чувствовать в толпе людей. Вокруг меня все пели и молились, не представляя, что происходит. Они не знают, что среди них демон. Это знаю только я.

Но я хотя бы знаю истинную природу опасности. Наверное, это чего-то стоит. Всегда лучше знать, чем оставаться в неведении.

А еще удивительно вспоминать, как это все началось, вспоминать, как я гулял по церковному кладбищу и увидел глаз в траве. Тот день с самого начала был полон знамений. Небо было затянуто тучами, а теперь я вспомнил (хотя раньше и не помнил), что видел грозовые облака на востоке и молнию где-то вдали. В Блитбурге тоже была молния во время великой бури 1577 года, когда дьявол напал на церковь Святой Троицы в виде огромного пса. И в Библии дьявола тоже сопровождала молния. Евангелие от Луки, 10-я глава, 18-й стих: «Я видел сатану, спадшего с неба, как молнию».

Пробираясь к нашей скамье, я чувствовал себя так, будто обрел дополнительный орган чувств, третье око: так ведь его называют индусы? Я чувствовал, что каменные демоны на карнизах смотрят на меня сверху.

И тут я увидел жаб, вырезанных на дубовом сундуке у стены. Они тоже смотрели на меня. «Мы знаем, что ты сделал». Я вдруг понял, что сундук сделали в том же столетии, в котором жила Пайетт и было написано «Возмездие», и что он сделан из древесины, которую местные называют «черный дуб». Пайетт называла демона «то, что кричит в ночи». Кто бы ни вырезал эти жабьи морды, он делал это с натуры. Он видел то, что кричит в ночи.

Когда я это понял, то не в силах был сидеть возле этого сундука, так что, к раздражению Бродстэрза и изумлению всех прихожан, решил пересесть на другую скамью. Пусть болтают что хотят. Я знал, куда мне нужно сесть: на другую сторону, возле двери в башню.

Демон приходит и уходит, как хочет. Когда все тихо, он выбирается из-за «Возмездия», своей прежней тюрьмы, и пролезает под дверью. А потом возвращается обратно и снова прячется за картиной. Я чувствовал, что сейчас он там, и понимал, что демон знает — я его вижу. Но он не покажется, пока я рядом и слежу за ним. Это сумеречная тварь, она не любит, когда за ней следят.

Когда прихожане запели очередной рождественский гимн, мне пришла в голову еще одна невероятная идея. Я украдкой перелистнул страницы до того отрывка в Откровении Иоанна Богослова, где ангел спускается на землю и хватает дьявола. И мне стало все ясно. Это словно для меня писалось! Ангел «сковал его на тысячу лет, и низверг его в бездну, и заключил его… доколе не окончится тысяча лет; после чего ему должно быть освобожденным».

Все совпадает, просто все. В начале мира — то есть чуть более четырех тысяч лет назад — ангел поймал дьявола, сковал его и бросил в бездонное болото. Потом через тысячу лет дьявол освободился. Кто знает, сколько столетий он блуждал на свободе? Но в конце концов святой Гутлаф поймал его в бутылку и бросил в самую глубокую часть болота.

Там дьявол лежал в заточении, на этот раз не тысячу лет, а семьсот, но в эпоху Пайетт все началось сначала. Дьявол вырвался на свободу. Он блуждал по болоту как тварь, что кричит в ночи. Потом Адам Пайетт заплатил священнику, чтобы тот «зачитал» его в бутылку, а эту бутылку спрятали за «Возмездием». И там он лежал в ловушке четыре столетия. До прошлого