быть, эти взрослые думали, что на уроках иврита мы занимались чем угодно, только не ивритом; что Милена просто так в течение двух месяцев ежедневно маячила перед доской по пять часов; что мы не научились извлекать корни из слов, превращать корни в глаголы и не помнили, что глагол “лефатер” означал “уволить”.

“Ани эфтор отха” – “Я тебя уволю”.

– Не увольняйте его, пожалуйста! – выпалила я. – Не слушайте его! Он ни в чем не виноват!

– Не виноват? – с удивлением переспросил Фридман.

– Если бы вы, Семен Соломонович, не дай бог, потеряли ребенка, вы бы тоже не всегда могли трезво рассуждать и полностью исполнять обязанности вожатого!

При этих словах Фридман очень быстро заморгал, а на Тенгиза я взглянуть не решилась.

Молчание повисло в кабинете. Страшное и беспросветное. Начальник осторожно покосился на своего подчиненного.

– Зоя, – бесцветным голосом произнес командир мочалок, – будь любезна покинуть кабинет.

– Но…

– Прошу тебя, выйди.

– Семен Соломо…

– Выйди вон! – шепотом сказал Фридман, и ничего ужаснее я никогда в жизни не слышала.

Я вышла вон.

Натан Давидович и Алена сидели на лесенке у входа в здание директоров и начальников. Угрюмо выковыривали веточками грязь из щелей между ступеньками, ждали меня.

– Что с тобой такое? – спросил встревоженный Натан, взглянув на мое лицо. – Тебя что, заставили туалеты драить или опять окурки собирать?

– Что значит на иврите “хабиби”? – спросила я.

– Это дружеское обращение, – объяснил Натан. – Только оно арабское в оригинале. Нечто вроде “мой милый”.

– Как же… – Я окончательно растерялась. – Фридман же пригрозил, что его уволит, что для этого он здесь… Это что, злая ирония такая, называть его “милым”, прежде чем увольнять? Как будет на иврите “уволю”?

– Комильфо, тебе задали выпустить новую редакцию ивритско-русского словаря в качестве наказания?

– Отвечай!

– Уволю – “эфатер”.

– А что тогда значит “эфтор”?

– В каком контексте? – спросил Натан.

Я повторила сказанные Фридманом фразы. Натан Давидович перевел:

– “Я тебя от этого избавлю. Для этого здесь я”. Одни и те же корни в разных глагольных структурах обретают разные смыслы. – Глаза под очками восторженно заблестели. – Но в принципе, у “увольнять” и “избавлять” одна и та же глубинная суть. Не зря у них один и тот же корень. Надо же, я никогда раньше об этом не думал. Иврит – мудрый язык.

– Боже, – я осела на ступеньки, – Фридман вовсе не собирался его увольнять. Он хотел ему помочь, чтобы он… Какая же я дура! Мне нужно срочно умереть.

– Или серьезнее заняться ивритом, – понимающе сказал Натан. – Ты на уроках только и знаешь, что строчить какую-то ерунду в своих тетрадках, вместо того чтобы слушать Миленочку и смотреть на нее.

И мечтательно улыбнулся.

– Пошли в библиотеку, – горько вздохнула Алена и зашвырнула веточку в кусты бугенвиллеи.

Глава 23

Черный кофе

От Тенгиза я бегала долго. Дней пять, наверное. Стоило мне его завидеть, как я удирала в противоположный конец Деревни, в курилку, хоть и не курила никогда; скрывалась в кустах и в самом дальнем углу столовой, а однажды даже залезла на дерево. Ужаснувшаяся Фридочка потом за это меня заставила писать сочинение на тему “Флора в Деревне Сионистских Пионеров”, и мне пришлось брать интервью у садовников, которых на школьной территории было не меньше, чем начальников, и они вечно тарахтели газонокосилками, скрипели железными метлами и шумели пылесосами для опавших листьев в шесть часов утра, когда спится слаще всего, а подъем аж в шесть тридцать.

На групповых беседах, когда выхода не было и приходилось присутствовать при нравоучениях, разборах полетов прошедшего дня и планах на завтрашний, я пряталась за спины Алены и Натана, а после окончания действа сломя голову неслась в комнату. В свободное время в Клубе в те дни я вообще не показывалась.

Тем временем креативные Леонидас, Фукс, Берта и Соня вместе с мадрихами и Миленой занялись планированием вечера, на котором нашей группе предстояло в развлекательно-познавательной форме ознакомить всю Деревню, ее спонсоров и благотворителей с культурой нашей бывшей родины, которой больше не существовало на картах мира.

Юру продолжали мурыжить, но к концу третьей недели после происшествия в эвкалиптовой роще всем стало ясно, что Натан Давидович прав и провинившегося домой не выгонят.

Более того, всем стало ясно, что исключением из программы нас просто пугают и миф этот не более реальный, чем чемоданы и Антон Заславский, которого тоже, вероятно, выдумали.

Я не собиралась никого разубеждать, несмотря на то что замечала, что Арт распоясался пуще прежнего и теперь курил по ночам в коридоре общежития, закупался пивом в супермаркете и распивал его вместе с Мишей из Чебоксар и москвичами Никитой и Марком, прикапывался к ни в чем не повинному Натану, называл его изером-обезьяной и доставал Юру, как только мог, угрожая ему смертью, увечьями и бойкотом. Натан Арта игнорировал, как будто того не существовало в природе, что бесило Арта еще больше. Юра реагировать не смел, только багровел, как закатное небо.

К тому же в отсутствие Аннабеллы Арт оказывал откровенные знаки внимания мультяшной Вите, которая и в присутствии Аннабеллы смотрела на него катастрофически громадными глазами, которые от обожания становились еще более катастрофическими.

Поскольку Юру не выгнали, Арт поверил, что в Деревне можно делать все что угодно без серьезных последствий.

Что же касается Аннабеллы, то ее настроение улучшилось, так как Арт был к ней благосклонен, ходил с ней по Деревне за ручку и обнимал на виду у всех с таким видом, будто она была его личной принадлежностью. Выглядела она прекрасно, так что даже самый внимательный взгляд не мог бы распознать в ней страдающую личность. Аннабелла была чудесной актрисой.

Я помнила, что говорил о ней Тенгиз на заседании, и очень надеялась, что ее все же отправят к психологу Маше, но, видимо, у Маши и у всех остальных были дела поважнее, как, например, профилактика насилия, вечер для спонсоров, мои галлюцинации и стрептококк.

Когда вожатые отсутствовали, что случалось редко, но все же происходило, Аннабелла просила нас с Аленой выйти из комнаты, потом заявлялся Арт, запирал дверь на ключ, и чем они там занимались, я знать не желала. А выходили мы, потому что не хотели, чтобы она опять впала в разрушительную меланхолию.

Но в разрушительную меланхолию она все равно впадала, как ни крути.

Аннабелла начала курить и теперь каждую перемену тусовалась в курилке. Арт просил ее стрелять сигареты у местных, потому что ей никто никогда не отказывал, а ей нравилось в