Странное дело! Я так страстно обожала своего Франсуа, восторгалась им и даже боготворила, но как только узнала, что он принадлежал к ордену кагуляров, мне стало страшно. Никогда бы не подумала, что стану испытывать страх по отношению к самому любимому мной человеку.

Возможно, меня пугает не он, а вся эта история с убийством, ведь если бы Франсуа не был кагуляром, то наверняка продолжал бы жить. Но, с другой стороны, если бы Франсуа не состоял в ордене, то вряд ли стал бы «сердечным другом» Миттерана – именно так называли моего Франсуа, если не использовали наименование «герцог де Гиз». А если бы Франсуа не был другом президента, то мы бы с моим возлюбленным никогда не познакомились.

Конечно, я читала об ужасных кровавых делах кагуляров, и меня бросало в дрожь, но если бы мне представилась возможность воскресить любимого мной человека, я бы не задумываясь согласилась, пусть даже все вокруг называли бы его чудовищем.

Теперь я понимаю, почему Франсуа иногда делал для меня какие-то туманные экскурсы в далекую пору, когда Секретный комитет революционного национального действия только-только образовывался. Наверное, мой возлюбленный собирался когда-нибудь рассказать мне всю правду о себе и исподволь готовил меня к этому. Я думаю, Франсуа хотел, чтобы я любила его не только нынешнего, но и давнего со всеми его грехами.

Кроме того, мне случалось оказаться свидетельницей, а вернее, слушательницей некоторых телефонных разговоров, которые вел Франсуа, и разговоры эти были весьма таинственного свойства. Полагаю, если бы мой возлюбленный не хотел посвящать меня в свои дела, то никогда не допустил бы, чтобы я что-то услышала, и вряд ли поселил бы меня в своей квартире. Признаться, из этих разговоров я тогда мало что поняла, но зато многое запомнила (у меня вообще на всякие мелочи особая память), ну а после того, как Франсуа убили, кое-что начало для меня проясняться.

Мне кажется, я могу выстроить некую общую картину, не до конца четкую, но всё же достоверную, а помог мне в этом капитан Пьер Берриль, по долгу службы тесно контактировавший с Франсуа и, как я уже, кажется, говорила, знавший о нём чрезвычайно много. Он поведал мне целую кучу совершенно невероятных историй о «герцоге де Гизе» современной Франции.

Произошло это в вечер сорокового дня после смерти Франсуа, когда я пригласила к себе капитана, чтобы мы могли вместе повспоминать о покойном. Тогда мне и пришлось узнать, кем же на самом деле был мой потрясающий возлюбленный, с кем же он работал и от кого зависел.

Глава четвертая. Кое-что об инженере Делонкле

Как я уже дала понять, Франсуа никогда не говорил мне о своей кагулярской деятельности напрямую, а только намёками и полунамёками. Об ордене он рассказывал так, как будто является сторонним наблюдателем, а не участником событий, но при этом не скрывал своей симпатии ко многим участникам Секретного комитета.

Франсуа, между прочим, был замечательным рассказчиком и вёл повествование о кагулярах примерно так, как ребёнку рассказывают страшную сказку. От его слов мне хотелось спрятаться с головой под плед, и я иногда так делала, чем ужасно забавляла своего возлюбленного, а он, воодушевившись, продолжал говорить страшным голосом, пока я не начинала просить:

– Хватит! Пожалуйста, хватит!

Я слушала о таинственных заседаниях, проходивших по ночам в офисе фирмы «Лореаль», а затем – в мрачных подземных тоннелях Парижа. Слушала я и о смертных приговорах, которые выносились в ходе этих заседаний, и вообще о том, как Париж в 1937 году буквально с ума сходил, читая в газетах о зверских кагулярских ликвидациях иностранцев, коммунистов, евреев.

Франсуа, лукаво подмигивая мне, говорил, что за точность своих слов не ручается, потому что вблизи никогда ни одного кагуляра вживую не видел. Ну а я принимала его речи за чистую монету, потому что мне совсем не хотелось, чтобы мой возлюбленный оказался связан с такими ужасными людьми, как кагуляры.

Говорил мне Франсуа не раз и об Эжене Делонкле, создателе Секретного комитета революционного национального действия, но теперь-то я доподлинно знаю, что Делонкль и мой Франсуа были лично знакомы. Покровительствовал ли Делонкль ему, утверждать не берусь, но мой возлюбленный знал о Делонкле довольно-таки много.

Эжен Делонкль изначально был участником широко известной в 1930-е годы ультраправой организации «Аксьон Франсез». По образованию являлся инженером-судостроителем, но в «Аксьон Франсез» его занимали совсем другие вещи. Инженерный ум Делонкля работал над тем, как сделать из подручных средств эффективное оружие, которое могло бы пригодиться при столкновениях с полицией и с представителями других политических партий.

Вот тогда я и узнала от моего Франсуа, что металлический прут, выломанный из ограды, куда страшнее обычной палки и прекрасно ломает кости, а обычная бритва тех времён могла помочь в противостоянии даже с конным противником. Это сейчас бритвы делаются с безопасными лезвиями, а в те годы бритва выглядела почти как нож, причём он был ужасно острый – острее кухонного ножа.

До сих пор не могу без страха смотреть на старинные бритвы, а Франсуа вопреки всем достижениям технического прогресса предпочитал бриться именно такой раскладной бритвой с опасным лезвием.

Что же касается Делонкля, то после провала путча 6 февраля 1934 года, устроенного правыми, этот «инженер-изобретатель» понял, что наработанные методы, позволяющие увечить и калечить людей, в «Аксьон Франсез» уже вряд ли когда-нибудь окажутся востребованы. Именно тогда во время одного из заседаний «Аксьон Франсез» Делонкль во всеуслышание объявил, что вся эта организация – пустая говорильня и что он покидает её: Вот тут-то его и заметили.

Целый ряд видных политиков и представители деловых кругов (в том числе Шуллер) помогли Делонклю создать Секретный комитет революционного национального действия, и, когда он начал действовать, вся Франция содрогнулась от ужаса.

Франсуа как-то изобразил мне манеру поведения Делонкля, и мне поначалу было очень смешно. Когда Делонкль говорил о тех, кого считал врагами Франции, и в первую очередь о евреях, руки и ноги у него начинали ходить ходуном, голова тряслась, изо рта брызгала слюна. Всё это сопровождалось рыком:

– Они погубят нас, пожрут