прижалась к Джордану, ее слова теперь были такими тихими, что он едва мог ее слышать.

— То, что Макстон говорил им… обо мне… — Ее голос дрогнул. — Тогда я поняла, что меня разыграли. Он все это время знал, кто я такая. Я была для него просто игрой, мимолетным развлечением. — Д.К. громко сглотнула. — Он назвал меня простушкой. Он назвал меня наивной. Он назвал меня легковерной и никчемной. Он называл меня и по-другому. А потом он рассмеялся… они все рассмеялись… так громко, что я подумала… Как будто он когда-нибудь подружится с «избалованным королевским отродьем» — так он назвал меня сразу после того, как сказал, что никто никогда не захочет «застрять, проводя время» со мной. И я… я поверила ему.

У Джордана заболело сердце. Физически жгло грудь. Он притянул ее ближе, прижимаясь губами к ее макушке, покрытой шерстью шапки, предлагая то немногое утешение, на которое был способен.

— Я… — голос Д.К. надломился, поэтому она прочистила горло и попыталась снова. — Для меня это было все. За восемь лет я не нашла никого, кому могла бы доверять, и после того, как меня предали и причинили боль в тот день, я не хотела снова проходить через это. Не тогда, когда я пыталась снова и снова со столькими другими до Макстона, но взамен не получала ничего, кроме одиночества и душевной боли. — Она сделала паузу. — Поэтому я перестал пытаться. Я возвела стены вокруг себя и никого больше не впускала. — Еще одна пауза. — Не раньше, чем через восемь лет. Пока Алекс. И Биар. — Она перевела дыхание. — И… ты.

Понимая, что происходит что-то важное, Джордан обнял ее, не в силах ничего сказать, чтобы не испортить момент. Она делилась с ним своими шрамами. Настала его очередь хранить молчание и просто слушать.

Удивительно, но тогда Д.К. рассмеялась. Это был низкий звук, не совсем веселый, но в нем был намек на юмор.

— Знаешь ли ты, что я возненавидела тебя с первого дня, как увидела?

Джордан поднял бровь от такого поворота в разговоре, не то чтобы она могла видеть этот жест.

— Это был наш первый день занятий, ориентация для медицинских наук, и ты пошутил о радужном пальто Луранды, когда она выходила из комнаты. Все остальные смеялись, но все, о чем я могла думать, был Макстон… мальчик, который обзывал меня и смеялся за моей спиной.

Джордан почувствовал этот укол глубоко внутри себя. Он прошептал:

— Ты назвала меня клоуном, ищущим внимания.

— Я хотела назвать тебя хуже, — призналась она, и, как ни странно, в ее голосе прозвучала улыбка. — Я просто не чувствовала, что это было полностью оправдано. Или уместно, поскольку я едва знала твое имя.

— Мне жаль.

Д.К. напряглась и повернулась к нему лицом.

— Я не сказала тебе всего этого, потому что хотела, чтобы тебе было плохо, Джордан. Тебе было всего четырнадцать, и то, что ты сказал о пальто Луранды, было не так уж плохо. Это не твоя вина, что я мысленно провела это сравнение. То, что ты сказал, даже близко не походило на то, что я слышала, когда была младше.

— Тогда что?..

Она протянула руку в варежке и прижала ее к его щеке.

— Я рассказала тебе это, чтобы ты понял. Чтобы ты знал, как я благодарна за то, что ты есть в моей жизни, даже если наши первые три года были… тяжелыми.

Ее губы изогнулись в его любимой причудливой усмешке, прежде чем она снова стала серьезной.

— Я рассказала тебе все это, чтобы ты знал, как я благодарна за то, что мы разделяем — ты, я, Алекс, Биар — за то, насколько это реально, несмотря на то, кто я, в какой жизни я родилась, с каким будущим я столкнусь. И еще…

Она прикусила нижнюю губу, и Джордану пришлось бороться с внезапным желанием сократить расстояние между ними и сделать то же самое.

— Я также рассказала тебе все это, чтобы ты точно знал, что… именно то, что ты значишь для меня. — Она опустила взгляд, чтобы посмотреть на его шарф, как будто она была не в состоянии выдержать его взгляд. — Я была одна долгое время, достаточно долгое, чтобы достичь точки, когда я подумала, что меня это устраивает. Что я могу жить так вечно. Но я ошибалась. Ты показал мне это… ты, Алекс и Биар. Ты показал мне, что такое настоящая дружба. И ты также показал мне, что… что… — Ее голос был едва слышен, когда она закончила: — Ты показал мне… больше, чем дружбу… больше, чем симпатию.

Даже в бледном свете луны Джордан мог видеть глубокий румянец на ее щеках. Он знал, о чем она говорила. Он все прекрасно понял.

Их лица разделяло всего шесть дюймов. Все, что Джордану нужно было сделать, это наклониться вперед.

Он хотел этого.

Отчаянно.

И вот он начал двигаться. Один дюйм, потом два.

Затем он сделал паузу.

Он заглянул глубоко в ее глаза, его сердце колотилось, когда он видел, как она наблюдает за ним, ни один из них не дышал, оба ждали.

Но потом… Он резко вдохнул и отвернул лицо, крепко обняв ее и прижав к себе. Он прижал ее к себе, не желая, чтобы она почувствовала какой-либо отказ, потому что это было не то, что только что произошло. Даже близко.

Он хотел ее. Сильно. Достаточно, чтобы испытывать физическую боль.

Но он также был напуган.

Так… Чертовски. Напуган.

И он не знал, как ей это объяснить. Не знал, как поделиться с ней тем, чем она поделилась с ним, так открыто выставляя ему на обозрение свои шрамы.

Его там еще не было.

Но он хотел там быть.

И он собирался сделать все возможное, чтобы это произошло.

— Мне жаль, — прошептал он, нуждаясь в том, чтобы она знала, как сильно он это имел в виду. Нуждаясь в том, чтобы она знала, почему он это говорит. Нуждаясь, чтобы она знала, что это была не она, а он.

— Тебе никогда не придется извиняться передо мной, Джордан, — прошептала она в ответ. Она обвила рукой его талию, держась за него так же, как он держал ее. Затем, так тихо, что он почти подумал, не почудилось ли ему это, она сказала: — Я никуда не уйду.

И с этими словами напряжение покинуло его плечи, и он притянул ее еще ближе, они вдвоем погрузились в целительную тишину, наблюдая, как лунный свет путешествует по ночному небу.