Шрифт:
Закладка:
— Все хорошо, — повторяла мама. — Все хорошо.
Это была последняя ночь, которую я провела в нашей квартире в Эбису.
Теперь я понимаю, чего боялась мама. Даже в наши дни одному из членов бывшей семьи приходится принять тот факт, что после развода он потеряет право быть родителем. Они могут решить между собой или с участием судьи, кто из них навсегда откажется от встреч с детьми.
Принцип, лежащий в основе этой практики, строится на убеждении, что разведенные родители не способны сотрудничать и действовать в интересах ребенка. Таким образом, только один становится опекуном, и, с точки зрения закона, это верное решение.
И тем не менее выход есть. В короткий период между решением о расторжении брака и началом бракоразводного процесса родители могут договориться между собой, не информируя суд, кто получит опеку и кто будет устанавливать правила посещения ребенка второй стороной. В этом случае у самого ребенка появляется шанс вырасти, имея и отца, и мать, пусть и не живущих вместе. Естественно, бывшие супруги должны доверять друг другу и ставить интересы ребенка выше, чем интересы своей новой работы, новой семьи, новых партнеров и старой ненависти. Только в этом случае запутанный клубок отношений, боли и взаимных претензий начинает потихоньку распутываться.
Людьми управляют их желания. Они готовы пойти на что угодно, лишь бы удовлетворить собственные прихоти. Например, супругу, который вдруг решит, что устал от присутствия в своей жизни бывшего мужа или жены, может прийти в голову перебраться в другую префектуру или в другую страну. Но, даже оставаясь неподалеку, он способен лишить вторую половину полноценных встреч с ребенком — болезнь, неотложные дела, незапланированные выходные и масса иных отговорок. Соглашения, достигнутые в частном порядке, не подлежат обязательному исполнению, и зачастую обманутая сторона остается ни с чем, не имея возможности ни подать иск, ни получить компенсацию.
В конечном итоге вопрос сводится к одному: у кого физически будет проживать ребенок, поскольку суды, принимая решения об опеке, чаще всего отдают предпочтение тому родителю, у которого ребенок находится в настоящий момент. Поэтому в тех случаях, когда мировое соглашение невозможно, борьба между отцом и матерью начинается еще до обращения в суд. Бабушки и дедушки тоже нередко оказываются втянутыми в конфликт, они прячут ребенка у себя и делают все возможное, лишь бы их сторона выиграла процесс. Теперь я понимаю, о чем думала мама в ту ночь, когда пришла ко мне в спальню и, лежа рядом на кровати, баюкала меня в своих объятиях. Утром она повезла меня к дедушке в Мэгуро.
Помню ощущение, с которым я шла по выложенной зеленой плиткой дорожке к дому дедушки: мне казалось, это обычный визит в гости, я поиграю тут пару часов, а потом мама вернется и мы поедем обратно в нашу квартиру в Эбису. Но, прощаясь, мама погладила меня по щеке, и я заметила слезы у нее на глазах и то, как она часто моргает, пытаясь скрыть их. И только тогда поняла — сегодня вечером мама не придет поцеловать меня перед сном и пожелать спокойной ночи.
— Сумико! — Мама крепко прижала меня к себе и вложила мне в руку Тару, моего белого игрушечного тигра.
— Мамочка! — Я изо всех сил обхватила ее руками.
— Я здесь, — сказала она. И я начала всхлипывать. — Здесь. Скоро мы снова будем вместе. — Мама вытащила из кармана платок и вытерла мне глаза, а затем украдкой промокнула собственные. — Все, больше никаких слез, верно? Мы ведь Сарашима!
Я стояла и смотрела, как она уходит от меня по дорожке и как блестит под моросящим дождем мелкая галька, окаймляющая зеленую плитку.
Можно сказать, мне повезло. И мама в то короткое время, что провела со мной, и дедушка относились ко мне с огромной заботой и любовью. Но история нашей семьи так сложна и многогранна, что я сомневаюсь, удастся ли мне когда-либо узнать и понять ее в полной мере. К примеру, я никогда не узнаю, любил ли меня отец, была ли я для него обузой, или только пешкой в игре, или все же его дочерью. Я никогда не узнаю, о чем думала моя мать, уходя от меня в тот день по дорожке сада. И никогда по-настоящему не смогу узнать, с чем ей в дальнейшем пришлось столкнуться и какую заплатить цену.
Находясь в полном одиночестве в нашем доме в Мэгуро, где мы обе выросли и где, казалось, само ее отсутствие отзывалось печальным эхом в пустых комнатах, я читала материалы судебного расследования. Поначалу я намеревалась сосредоточиться исключительно на фактах, чтобы каждая деталь говорила сама за себя. Но чем пристальнее я изучала дело, тем глубже погружалась в воспоминания того последнего года, проведенного вместе с мамой. Проходил час, другой, документы лежали забытые на столе, а я все сидела, вглядываясь в проплывающие передо мной образы.
Однажды утром, когда в холле раздался бой часов, мой взгляд остановился на календаре, который висел напротив меня над буфетом. Я вдруг поняла, что прошло уже больше недели, как дедушка уехал в Хаконе, а значит, совсем скоро настанет пора возвращаться домой. И если я действительно хочу разобраться в случившемся и сделать это без вмешательства деда, мне следует поторопиться.
Я взялась за чтение очередной страницы, и тут раздался звонок в дверь. Это был почтальон с посылкой на мое имя. Я вернулась в кабинет дедушки, привычно уселась за стол и включила лампу. Внутри пакета было несколько счетов и большой конверт, в котором, как я и предполагала, находился контракт с «Номуро и Хигасино». Но сейчас у меня не было сил думать о контракте. Я отложила конверт в сторону. Кроме бумаг, в пакете лежала небольшая черная коробочка. Я на мгновение остановилась, глядя на нее. Всю прошедшую неделю я была настолько погружена в мысли о том, какую роль в жизни моей матери сыграл закон, что совершенно забыла, какую роль он играет в моей собственной жизни. И в итоге оказалась не готова к тому, что день, ради которого я упорно трудилась столько лет, настал.
Я долго сидела, уставившись на коробочку у себя в руках. И когда все же открыла ее, обнаружила внутри, на подкладке из синего бархата, свой новенький адвокатский значок. Я поднесла его к
