Я моргнула, открыла глаза…

В комнате остались только мы с Кулаковым. Ольга бесследно исчезла.

– Кажется, все прошло успешно! – проговорила я с облегчением. – Где она теперь? Точнее, когда?

– Если мои расчеты верны, она должна переместиться в темпоральный пласт, отстоящий от нашего на…

– Можно попроще?

– Проще говоря, она должна переместиться на тридцать лет назад. Дай-ка взглянуть…

Он протянул руку и взял у меня часы.

И его брови поползли вверх.

– На какое время ты их поставила?

– Как вы сказали – на восемь двадцать.

– Но я имел в виду восемь двадцать вечера… то есть двадцать часов двадцать минут… я не учел особенность этого циферблата… точнее, я о ней просто забыл…

Дело в том, что на часах Кулакова циферблат был разбит не на двенадцать, а на двадцать четыре часа – от ноля до двадцати четырех.

– И что же произошло? – спросила я растерянно. – Она ведь все равно перенеслась в прошлое?

– Перенеслась, – вздохнул Кулаков. – Но только не спрашивай меня, в какой темпоральный пласт… то есть на сколько лет назад, в какой конкретно год…

Ольга Борецкая удивленно оглядывалась по сторонам.

Только что она была в помещении института, вместе с Евгением Кулаковым и какой-то его знакомой девчонкой, очень, кстати, нахальной. Они собирались произвести темпоральный переход.

То, что Евгению удалось решить проблему перехода, не подлежало никакому сомнению. Само его существование неопровержимо доказывало это – иначе как бы он оказался в нашем времени, да еще почти не состарившись?

Мало того – как он мог появиться после того, как она своими глазами видела его труп?

Не только своими глазами, напомнила себе Ольга, она и трупом сама его сделала…

При этой мысли Ольга почувствовала неприятный холодок под ложечкой.

Она его убила…

Ольга оправдывала себя старым высказыванием – цель оправдывает средства. Правда, надо принять во внимание автора этого высказывания и его крайне сомнительную репутацию. Кроме того, она и не достигла цели.

Мало того что она убила человека – так еще тем самым она лишилась важного источника информации. Потому что не нашла в доме у Кулакова его рабочие материалы…

К счастью, Кулаков снова появился – за счет этих фокусов со временем, возник еще один его клон, еще один дубль.

Она не хотела и не могла думать обо всех этих временных парадоксах. Ей хватало того, что благодаря им она смогла добиться от очередного Кулакова согласия отдать ей расчеты, протоколы экспериментов и материалы по его открытию.

Но где, собственно, сам Кулаков?

И где находится она?

Только что они вместе находились в помещении института – а теперь Ольга стояла одна на каком-то поросшем вереском, продуваемом ветром пустыре.

Одна…

Кулакова с ней не было.

Значит, он обманул ее, переместил ее в другое время, а сам остался в прежнем…

Но это не самое худшее.

Ольга еще раз огляделась.

Здания института не было. Не было большого корпуса, построенного в шестидесятые годы двадцатого века из стекла и бетона, тогда он казался современным. Не было длинного кирпичного здания, на стене которого какой-то самодеятельный художник от слова «худо» нарисовал портреты ее, Кулакова и этого недоумка Пухова. Или Юхновского, она вечно этих двоих путала.

Правда, метрах в трехстах от нее возвышалось двухэтажное здание дореволюционной постройки – старая усадьба, в которой разместили какие-то вспомогательные службы института.

Здание было в ужасном состоянии – большая часть окон выбита, двери выломаны, стены исчирканы следами пуль, на крыльце валялась куча какой-то дряни.

Растерянно озираясь по сторонам, Ольга побрела в сторону старой усадьбы.

Это здание хоть как-то было связано с ее институтом, там она могла найти хоть какие-то ответы на свои бесчисленные вопросы…

Однако не успела она пройти и половины пути, как из-за усадьбы появилось несколько человек.

Один ехал на низкорослой лошадке, двое других плелись за ним следом.

Двое незнакомцев были одеты в серые солдатские шинели – поношенные, прорванные и прожженные во многих местах. На третьем был черный простреленный матросский бушлат, перекрещенный пулеметными лентами.

«Артисты, – подумала Ольга. – Или, может быть, эти… как их… реконструкторы».

Кто бы они ни были, Ольга поспешила им навстречу – все же хоть какие-то живые люди.

– Здравствуйте! – проговорила она, приблизившись. – Скажите, а где кто-нибудь из руководства института?

Она тут же одернула себя, слова сами вырвались у нее машинально. Какой институт? Какое руководство?

– Чего? – переспросил человек в шинели, поправив шапку и переглянувшись с остальными.

– Ты кто такая? – подключился к беседе второй солдат.

– Я вообще-то приехала в командировку из Москвы, а тут никого нет… а вы, наверное, из съемочной группы?

Снова она слишком поздно поняла, что говорит лишнее, точнее, совершенно не то. Ей бы надо помолчать, а лучше вообще не показываться этим ряженым на глаза. Но что теперь делать?

– Мы – из группы свободных анархистов-синдикалистов! – подал голос матрос, с явным удовольствием выговорив трудные слова. – Мы – за полную, ничем не ограниченную свободу! А ты, судя по внешнему виду, натуральная барынька, то есть представитель привилегированного, эксплуататорского класса, подлежащего искоренению!

– Ох, как красиво заливает! – с восхищением проговорил один из солдат.

– И вообще, она сказала, что из Москвы прикомандирована, а у нас с московскими эти… непримиримые противоречия!

– Факт! Надо ее того… к стенке! – оживился второй солдат.

– За… зачем к стенке? – дрожащим голосом пролепетала Борецкая, до нее с трудом, но дошло очевидное.

Значит, это не ряженые. Они настоящие революционные анархисты. Значит, этот мерзавец Кулаков и правда отправил ее в прошлое. Но совсем не в семидесятые годы, а гораздо раньше.

– Известно за что! За эти… эксплуататорские наклонности! – авторитетно припечатал матрос.

– Может, сперва допросим? – заикнулся солдат.

– Любишь ты, Кныш, баб допрашивать! Только после твоего допроса она уже будет ни на что не годная.

– Да нужна она мне, старуха эта!

– А по мне, все бабы одинаковы – что молодая, что старая, особливо ежели в темноте…

– Отведем ее лучше к Корявому, пускай он решает, как с ней поступить!

– Что, Корявый тебе начальник? Мы же анархисты, мы против любой власти, а значит, против любых начальников!

– Корявый никакой не начальник, у него просто сильное чувство этого… классового самосознания! А ну, пошла! – Он направил лошадь на Ольгу.

За таким увлекательным разговором Ольга с анархистами вошли в бывшую усадьбу.

Прямо напротив входа, посреди просторного холла, стояла стреноженная лошадь. Чуть в глубине, возле мраморной лестницы, двое матросов грелись у костра, в котором догорали остатки позолоченной барской мебели.

Увидев Борецкую, матросы оживились:

– О,