Чтобы не услышали. Не унюхали.

Хозяева леса отлично подготовились к сегодняшней ночи. Будь Феличе живой и умей бояться, бежала бы сейчас от этого леса к ближайшей церкви. Но единственный, кто был рядом и в теории умел бояться, только настороженно принюхивался и тихо фыркал на туман, белесыми капельками оседающий на бурой шерсти.

Внезапно распоровшие мертвую тишину вопль далеких динамиков и всплеск разудалого веселья были настолько неуместны, что Феличе не сразу поверила в их реальность.

Сенсей замер под рукой, настороженно повел ушами.

– Гр-рибники, – проворчал с нескрываемым сожалением. – Пьют.

Это были первые сказанные им слова «не по делу» за всю неделю.

Отвратительную неделю.

Феличе искала Дунаева, подняла на уши всех продюсеров, администраторов, чуть ли не сторожей – и ничего не нашла. Дунаев был, но его не было. Никто не видел, никто ничего не знает. Но афишу-то она видела! И приглашения, написанные его рукой, тоже. А сам Дунаев спрятался.

Феличе погладила Сенсея по вздыбленному загривку.

Он не одобрял ее поисков, но помогал. Не потому, что не мог отказать, – по большому счету она не была его хозяйкой, лишь исполняла обязанности.

Временно.

Пока они оба этого хотят.

Так получилось, а почему – они оба предпочитали не задумываться.

Зато Сенсей был единственным ее настоящим другом. Живым другом. Он тоже заставлял ее сердце биться, но совсем не так, как Дунаев и сотня других мальчиков и девочек до него.

– Плохое время для грибов, – тихо сказала Феличе и едва заметно подтолкнула Сенсея вперед: у людей еще есть шанс уйти из леса до захода солнца. Всем будет лучше, если они успеют.

Волк выскользнул из-под ее руки и растворился в редких кустах, Феличе пошла за ним: туман угодливо стелился под ноги, почти нес ее на себе – быстро, много быстрее, чем шел бы любой человек. Несколько мгновений – и отвратительный матерный шансон заполнил пустоту леса, а перед Феличе открылась поляна, залитая обманчивым вечерним солнцем сквозь лысоватые кроны сосен.

Здесь, на лавочках рядом с мангалом, расположились обыкновенные питерские грибники: четверо мужчин лет по сорок и две девицы. Глупые и глухие люди.

Впрочем, самая капля ума или везения у грибников была. Они включили свою дикую мертвую музыку – плеер с диском или какую-то еще техническую подделку. Музыка, сыгранная машиной, записанная машиной и звучащая из машины, – пустой набор бессмысленных звуков. Даже тот «голос певца», что доносился из динамиков, содержал жизни меньше, чем скрип сухостоя. Зато мат из динамиков вполне мог отпугнуть тех, кто сегодня хозяйничал в лесу и на болотах[44]. До захода солнца.

Но никакой больше защиты у грибников не было, даже нательных крестиков. И ума, чтобы прочитать предостерегающие знаки и не соваться нечисти в пасть, тоже. Наверняка знаки были – по конвенции, не меньше трех каждому человеку. Жаль только, что современные люди не верят в «суеверия» и не слышат собственных инстинктов, заглушая их алкоголем и все той же недомузыкой.

Странные люди. Слушают мертвую музыку, едят мертвую еду. От одного запаха могло бы стошнить, если бы для Феличе имели значение запахи: спирт, уксус, какие-то химикалии и почему-то арбуз. Летний солнечный аромат совершенно не вязался с промозглой хмарью, поднимающейся с земли, и оплетающими добычу щупальцами тумана.

Да и вся эта картина своей изысканной нелепостью могла бы вдохновить художника-неореалиста.

Грибники пили.

Что-то тягуче-розово-спиртовое, отчаянно пахнущее арбузом, из прозрачных пластиковых стаканчиков.

Грибники смеялись своим глупым шуткам и лапали девиц за обтянутые джинсовыми юбочками попы. И грибники, и девицы закусывали колбасой, солеными огурцами и маринованными грибами из банок, а одна из девиц увлеченно хрустела чипсами.

И все это – в абсолютно пустом на многие километры лесу, из которого ушли даже ежи и белки.

Пожалуй, если бы это были идиоты-сатанисты или какие-нибудь наркозависимые поклонники Ктулху, Феличе оставила бы их в покое и уговорила Сенсея не вмешиваться. В конце концов, если в лес пришли те, кто очаровался романтикой греха, польстился на смутные обещания непонятно чего и добровольно отдал себя «той стороне», это их выбор. Не надо было соглашаться и лишаться защиты конвенции. Но эти? Просто люди. Пусть не светочи интеллекта и не образчики добродетели, но они никому не обещали отдать свои души.

Нет уж. Тут кое-кто обошел конвенцию и наплевал на требование трезвости и сдержанности. Значит, и Феличе может слегка подтолкнуть людей в нужную сторону. Даже не сама. Сенсей все сделает и без ее просьбы, насчет дальнейшей судьбы этих людей их желания совпадают. Да и перед сегодняшней ночью ему не помешает немного повеселиться – в Посвящении нет ничего приятного не только для студентов.

Волчья морда как раз показалась из кустов напротив беседки, сморщилась…

Вот ему на запахи было не плевать. Он даже не всякое вино мог пить, а алкоголь из питерских магазинов считал неудачной попыткой создать средство от клопов. Что уж говорить про чипсы или насквозь химическую колбасу?

Волк оглушительно чихнул. И еще раз, с крайне недовольным видом.

Но грибники не услышали за грохотом басов и собственными увлеченными речами.

– …настоящая ростовская арбузовка! – словно не слыша шансона, сообщил приятелям самый здоровенный из грибников, одетый в камуфляжную куртку и синие спортивные штаны. Поднял бутыль, открутил крышку, пошевелил носом. Довольно крякнул. – Арбузовка, значит, должна быть прозрачная, как слеза. Берешь лопнутый арбуз, серединку вынимаешь и в бочку ее! Потом…

Собутыльники внимали с благоговением, даже девицы перестали хрустеть чипсами.

Сенсей вышел из кустов. Подгреб лапой вторую бутыль – уже полупустую, оставленную непонятно почему в сторонке.

Его снова не заметили: рассказчик сидел к кустам спиной, а остальные смотрели исключительно на арбузовку.

– Минздр-рав предупр-реждал, – проворчал Сенсей и наступил на бутыль лапой.

Пластик затрещал, перебивая «музыку».

И тут же по лесу разнесся басовитый рык: еще в Оверни Сенсей в совершенстве освоил искусство рычать громче бенгальского тигра и отовсюду сразу.

Грибник оборвал речь и обернулся, все так же держа перед собой стаканчик, налитый всклянь розовой дрянью. Держал – и уронил, потому что Сенсей улыбнулся.

– Собачка… – пролепетала девица, смяла с отчаянным хрустом пакет из-под чипсов, и сама же подпрыгнула от звука: плеер все так же вопил, но уже не заглушал ждущую тишину леса. Наоборот, внезапно грибники осознали, что никого вокруг нет и родная полиция их не сбережет. А девица упрямо повторила, совсем тихо и срываясь на писк: – Хорошая собачка…

Сенсей улыбнулся шире, пнул лапой