— Да, — ответила я.

— Мне ведь придётся с ними жить? — уточняла Аля.

— Недолго, опека будет проверять только в первый год, — объясняла я.

— Недолго? Бабушка, пять лет! У нас в стране, между прочим, столько дают за преступления средней тяжести! А тут ещё и с этой, — Аля очень серьёзно была намерена становиться прокурором во взрослой жизни.

А вот мать она терпела, но не принимала. Я опасалась, что с этим будут большие проблемы, но даже не представляла насколько.

— Рит, Ксана ничего про Алю не рассказывает? — спрашивала я уже спустя полгода, после возвращения Али к родителям.

Её радостная улыбка и заверения, что всё нормально, меня не обманывали. Но иного ответа от неё я и не надеялась получить. Внучка похоже решила меня не волновать, и ради моего спокойствия умолчала бы даже о серьёзных проблемах.

— Ксана. Про Алю. — Хмыкнула Рита. — Сама-то поняла, что спросила?

Зато потом новости посыпались, как из решета. Сначала, в конце мая девяносто седьмого Аля вдруг устроилась на работу. Разнорабочей, а позже уборщицей на завод.

— Мам, я приеду, и сам башку ему сверну! — рычал в трубку Миша, к счастью вернувшийся из Чечни уже в сентябре девяносто шестого. — Ну, явно Алька не просто так за тряпку взялась. Тринадцать лет! У нас что? Война и трудовой фронт?

Сама Аля объяснила своё решение тем, что раз она получает зарплату, и сама платит свою часть коммунальных платежей и даёт на продукты, помимо выполнения перечня работы по дому, то она имеет право голоса и с ней придётся считаться. Лучше всего проговорившись о проблемах в семье сына.

А потом посыпалось. Участие в поисковых отрядах, давние занятия и соревнования по борьбе. Аля и борьба у меня вообще не складывались. Внучка принесла своё кимоно и пояс. Да и одевалась она так, что я уже и не помнила её в платьях. И вдруг, внезапный отъезд внучки в монастырь к Тосе.

В историю, что Аля соскучилась по Тосе я не поверила, да и что надо помочь двум старушкам, Тосе и Курико, тоже. А вскоре состоялись два случайных разговора, которые и приоткрыли для меня эту тайну.

Сначала я встретила на улице во время прогулки нашего участкового. Он спросил про Алю, как идёт перевоспитание. Я не подала виду, что удивлена.

— Да хорошо идёт, — улыбнулась я.

— Ну и отлично! А то девочка, и дерётся, как будто с малолетки только выпустили. Да и честно сказать, наша же девочка, своя. Я каждый раз, что привод оформлял, сердце кровью обливалось, — признался он.

— Ну, прямо дерётся, — усмехнулась я, внутренне холодея.

— Да вы даже не представляете как! — вывалил на меня ворох подробностей участковый.

А спустя пару дней, во время моей ежевечерней прогулки по главной дороге части, ко мне подошла Нина, мама одного из одноклассников Али.

— Дина Тимофеевна, мне очень неловко… Но и молчать больше я не могу. И так пару месяцев себя уговариваю, — заметно волнуясь начала Нина. — Понимаете, мой отчим был очень жестоким человеком. И побои в семье были делом привычным. Бил он нас, маму и нас с сестрой, всём, что попадалось под руку. А тут Дима рассказал, что Аля ходит перед физкультурой переодеваться в туалет, а не со всеми вместе в раздевалке. Но девочки случайно заметили, что у неё синяки по ногам и спине полосами. И все думают, что это из-за тренировок. Насмотрелись фильмов про своих каратистов. Но знаете… У меня, судя по описанию, такие же синяки были. Только не от тренировок, а от ремня и резинового шланга, которым воду в стиральную машину наливали. Простите… Я может, лезу куда не надо…

— Спасибо, Нина. И вам не нужно было сомневаться, — погладила я по плечу взволнованную женщину. — Лично я, очень вам благодарна, за ваше решение.

Вечером я позвонила сыну и попросила прийти. После частичной парализации я ходила, опираясь на палочку. Хорошую такую, сделанную от души, нашими столярами.

Глава 35

— Мам, что случилось? — спросил Костя, заходя в квартиру.

— Сейчас, — ответила я, со всей имеющейся силой перетянув его по плечам своей палкой. — Нужно срочно воспитательные долги отдать!

— Ма, ты чего? — отскочил от меня.

— Как это чего? — притворно удивилась я. — Я тут ознакомилась с прогрессивной педагогической методикой. Оказывается, детей надо бить! И так, что синяки прям были. А тебя, скотину двухметровую, пальцем ни разу не тронули! Вы кроме шлепков полотенцем за все свои художества ни разу не получили! Вот и навëрстываю упущение! Руки как, не болят?

— А если по-другому никак? — спросил сын. — Если огрызается, капризничает, если велят что-то сделать, а в ответ, а почему я должна это делать? Вечно пакостит, не слушается, велишь убраться, приходишь, а она даже тряпку не намочила. Костю затравила. Что жирный, что неповоротливый, что мамин прихвостень. Мам, ты знаешь, почему Ольга так трясëтся над младшим сыном. А дочь именно по этому и бьёт! Всегда, в самое больное место. Язвит. Ольга сына Барсиком зовёт, дочь во всеуслышание заявляет, что Барсик это странная кличка для моржа. Дома из-за неё постоянный перманентный скандал! И ведь она не затыкается. Ввалишь ей ремня, через час, когда Ольга предлагает чаю попить с булочками или бутербродами, Алька смеётся, мол да, а то второй подбородок воротничком на грудь пока ещё не ложится. Ты знаешь, что твоя замечательная внучка вытворяет?

— Ты про уличные драки? — знания об этом сын от меня не ожидал.

Разговор был тяжёлым. Аля, крепко-накрепко запомнив, что мне нельзя волноваться, скрывала слишком многое. И от всех И ситуация со временем только накалялась. Если в первый год определённым сдерживающим фактором были проверки опеки, то сейчас Костя уже обратился за помощью к Тосе.

— Потому что, что ещё с ней делать я не знаю. К Ахату отправить и замуж выдать? Так она меня с другом насмерть поссорит и себе навредит уже так, что дальше некуда. Голову вообще не включает. Драки, разборки, приводы. Моего примера видно недостаточно. Там и переломы и всё на свете. — Закончил сын. — И по хорошему,