А капитан Лисянский собрал свою команду на палубе «Невы» в первый день плавания, чтобы высказать требования, которые все должны были запомнить. Он еще раз сказал, что плавание будет долгим, трудным и для успеха потребуется напряжение всех сил.

— Соблюдайте всегда чистоту, от нее больше всего зависти здоровье в дальнем плавании. В полной чистоте надобно содержать и судно, и одежду, и свое тело. Живите дружно. Помните, что многие недели вам придется проводить вместе, в открытом море, не видя берегов. Не надоедайте друг другу ссорами — они больше всего ослабляют дух. А главное, наилучшим образом выполняйте любое приказание командира. В море иной раз малейшее промедление в исполнении приказа влечет гибель судна и людей. Строжайшее послушание никогда и никак не должно нарушаться, — сказал капитан Лисянский.

В девять часов утра прозвучал сигнальный пушечный выстрел с фрегата «Надежда». На мачтах обоих кораблей взвились паруса. Быстро подняли якоря. Слегка покачиваясь на небольших волнах, «Надежда» и «Нева» направились к выходу в открытое море.

На мачтах иностранных судов, стоявших на Кронштадтском рейде, забелели паруса. Корабли снимались с якоря один за другим и следовали за «Надеждой» и «Невой», как белокрылая свита. Капитаны судов, мимо которых близко проходили оба фрегата, приподнимали шляпы и на разных языках выражали пожелание счастливого плавания. Все, кто плыл на «Неве» и «Надежде», стояли на палубах и смотрели на медленно удалявшийся берег.

От командиров до последнего матроса — у всех было торжественное, немного приподнятое и серьезное настроение, которое переживает человек, когда понимает, что в его жизни начинается новая глава.

Корабли ушли из Кронштадта в ясный, теплый, солнечный день. Посланник Резанов и два молодых блестящих гвардейских офицера, которые сопровождали его в качестве «кавалеров посольства», прохаживались по верхней палубе, с интересом поглядывая на работу матросов, быстро взбегавших по вантам к верхушкам мачт и взбиравшихся на реи, чтобы закрепить, переменить или убрать какой-либо парус. Было приятно слышать новые, необычные звуки: легкий свист ветра в парусах, плеск воды о борт, мелодичный бой склянок, заменяющий бой часов на кораблях. Казалось, надолго установилась прекрасная погода.

Но капитан Крузенштерн озабоченно поглядывал на барометр, который медленно, но неуклонно опускался. Вечером переменился и окреп ветер. Он дул теперь почти навстречу, и целую ночь пришлось лавировать. Поднимая и опуская паруса разной формы и величины и слегка поворачивая судно то в одну, то в другую сторону, удавалось использовать силу даже противного ветра: судно все-таки продвигалось вперед, хотя и шло почти в три раза медленнее, чем в первые часы плавания. А утром небо заволокло облаками и ветер стал еще сильнее. На свинцово-сером море закачались белые гребни волн.

— Барашки забегали, — говорили матросы, поглядывая на море.

Участники посольства уже не показывались на палубе. Корабли сильно качало, и люди, не привыкшие к морю, лежали по каютам, испытывая приступы морской болезни. А команда делала свое обычное трудное и опасное дело: на мерно опускавшихся и поднимавшихся верхушках мачт время от времени появлялись матросы, для того чтобы закрепить ослабевший парус, который начало трепать ветром, или выполнить другой приказ.

На «Неве» один из лучших матросов сорвался с мачты и упал в море.

— Человек за бортом! — раздался крик на палубе.

С величайшей поспешностью спустили шлюпку. Матрос, падая с большой высоты, видимо сильно ударился о воду и скоро потерял сознание. Несмотря на то что он считался хорошим пловцом, спасти его не удалось.

Это несчастье, случившееся в первые дни, было как будто своего рода предупреждением: не только напряженная, но и точная работа, смелость и в то же время внимательная осторожность требовались от каждого моряка на парусном судне в дальнем плавании.

Десять дней шли корабли от Кронштадта до Копенгагена. За это время ветер менялся несколько раз, а около самого Копенгагена вдруг прекратился совсем. Корабли беспомощно остановились. Только на другой день им удалось войти в гавань датской столицы.

В Копенгагене пришлось простоять долго. Здесь надо было принять некоторые товары, закупленные Российско-Американской компанией за границей для русских поселений на Тихом океане. Пришлось вновь потратить много времени, чтобы пересолить запасы мяса, начавшего портиться, а потом противные ветры мешали выйти в море.

Эта задержка была очень досадна. Но зато здесь удалось увидеть много нового.

Вслед за «Надеждой» и «Невой» в Копенгаген пришли из Кантона два больших корабля Азиатско-Датской компании. На их примере можно было увидеть, как много дает торговля с Китаем и Индией и каким гибельным может стать плавание, если нет заботы о здоровье команды. Только один из этих кораблей привез 25 тысяч пудов чая разных сортов, 3 тысячи пудов кофе, тысячу пудов хины, китайские шелковые ткани, фарфор. Но из ста матросов пятьдесят погибли от разных болезней во время длительной стоянки у острова Ява.

Русские моряки с интересом осматривали Копенгаген и его окрестности. Улицы были узки, но опрятны. По их сторонам стояли каменные дома в два-три этажа. Среди них было много старинных зданий. А дороги, которые вели к городу, были широки, вымощены и обсажены кудрявыми буковыми деревьями. Крестьянские домики, каменные и деревянные, по оштукатуренные и выбеленные, с красными черепичными крышами, стояли среди фруктовых садов и полей.

Капитаны Крузенштерн и Лисянский осмотрели Копенгагенскую обсерваторию, директор которой согласился проверить хронометры и некоторые другие корабельные приборы. В городе оказался очень богатый архив, где были собраны всевозможные морские карты и описания путешествий. Моряки могли сравнивать здесь свои карты с другими и наводить справки для предстоящего плавания.

В Копенгагене «Надежду» и «Неву» поджидали трое иностранных ученых: астроном Горнер, приглашенный, чтобы с его помощью можно было особенно точно делать вычисления долготы и широты, и два естествоиспытателя: ботаник Тилезиус и зоолог Лангсдорф. Тилезиус был не только натуралист, но и очень хороший рисовальщик.

Среди участников плавания был живописец Курляндцев, командированный Российской Академией художеств. Однако второй художник мог быть также очень полезен. Фотография еще не была изобретена, и приходилось зарисовывать малоизвестные места, жителей неизученных островов, растения и животных далеких стран.

В середине сентября «Надежда» и «Нева» отошли от датских берегов.

Можно было опасаться, что в туманные осенние ночи во время