— Что? — опешила Наталья Ильинична и уставилась на Наташу.

— Ну, смирительные рубашки! — Наташа вынула руки из рукавов пальто и помахала опустевшими рукавами. — С такими длиннющими рукавами. И рукава завязывают на спине. В «Кавказской пленнице» такую на Шурика надевали, но то в кино! А в реальности?

— Да откуда ж мне знать-то такое? — Наталья Ильинична поставила телефон на стол и с сомнением посмотрела на стул. Кажется, она планировала остаться с нами и всласть предаться воспоминаниям, но сейчас уже не была так уверена.

— Почему-то я подумала, что вы знаете, — Наташа пожала плечами. — А еще у вас замечательные сережки. У моей бабуленьки такие были, и я когда была маленькая, все время мечтала когда-нибудь их заполучить. А бабуленька меня ругала и кричала, что мне такие нельзя, потому что они мне уши до плеч оттянут…

— В психушках связывают простынями, — сказала Света, которая как раз только появилась в дверях. — Ни разу там не видела смирительной рубашки.

— А ты была в психушке? — радостно бросилась к Свете Наташа.

— Ну так-то у меня отец главврачом на Кирпичном работает, — усмехнулась Света. — Так что да, конечно я была в психушке. Здравствуйте, Наталья Ильинична!

— Пойду-ка я к себе, — медленно проговорила директриса и бочком направилась к двери. — Там скоро кино интересное начнется. Не буду вам мешать, обживайтесь, ребятишки…

Каблуки директрисы торопливо застучали по коридору. Мы слушали, как она уходит в полном молчании. Когда хлопнула дверь, ведущая из сектора кружков в холл, вся наша компания, я, Жан и Ирина разразились громовым совершенно хохотом. Наташа в недоумении оглядела нас всех троих.

— Вы вообще нормальные? — спросила она. — Света, они нормальные? Может быть, пора звонить твоему папе…

— Вот видишь, Жанчик, как легко, оказывается, решается проблема Натальи Ильиничны, — простонал я, разгибаясь.

— Что еще за проблема Натальи Ильиничны? — спросила Света.

Жан с Ириной наперебой принялись рассказывать. Ирина по свежим впечатлениям от сегодняшнего общения, а Жан — с прошлого. Особенно Жан старался, его, видимо, сильнее зацепило навязчивое внимание директрисы и ее удивительные истории, которыми она все время хотела делиться.

— Она меня испугалась? — удивленно и чуть обиженно вскинула брови Наташа. — Так давайте я пойду и извинюсь сейчас, а то вдруг она подумала, что я ненормальная какая-то…

— Нет! — хором выпалили Жан и Ирина и ухватили дернувшуюся было к двери Наташу за руки.

— Блин, ну я же правда ничего такого… — протянула Наташа. — Я просто думала, что было бы прикольно как-нибудь вечеринку в смирительной рубашке вести. И рукавами так из стороны в стороны — вжух-вжух! Но Света говорит, что в психушке простыни…

— Сошьем рубашку, делов-то, — пожала плечами Света. — У меня есть швейная машинка…

— Кстати, раз уж мы все наконец-то собрались вместе, — сказал я, извлекая из сумки бутылку шампанского. — Предлагаю отметить наше с вами новоселье. Блин, а вот про бокалы я как-то не подумал…

— А может об стену разобьем? — невинно похлопав ресницами, предложила Наташа. — Когда корабль на воду спускают, об него тоже ведь разбивают бутылку, так?

Теперь заржали все. С потолка посыпалась известка, и кажется даже стены затрясклись.

— Три обезьяны, блин… — простонал Жан.

— Другие три обезьяны! — со значением выставив вверх палец сказал я.

Надя стояла на крыльце и нервно трепала шарфик в руках. Она была ярко накрашена, щеки сияли блестками, а пышно взбитые кудри высокой прически покрыты только тонким шарфиком. Она смотрела, как ма выгружаем из волги Ивана инструменты и несколько раз порывалась что-то сказать, но замолкала.

— Да все будет нормально, Надь, что ты нервничаешь? — я приобнял нашу Пантеру за плечи. — Иди давай внутрь, а то тебе этот снег прическу испортит.

— Да блин, — носик Нади сморщился. — Завуч меня сегодня просто выбесила. То юбка слишком короткая, то давай мне нотации читать, что я вместо того, чтобы хорошо учиться и получать хотя бы серебряную медаль, ерундой всякой занимаюсь…

— Так бывает, — я подмигнул. — Завучи — они такие…

— Это она еще тебя не видела, — пыхтя под грузом своего поливокса, сказал Бельфегор. — Помнишь, как она на выпускном тебя отчитала?

— Дело прошлое, — пожал плечами я. Блин, точно! Это же моя школа! Ну, в смысле, Вовы-Велиала. Все «ангелочки» же вместе учились. И у меня с ними должен быть пресс общих и еще вполне живых воспоминаний. Мои школьные годы остались где-то в далеком прошлом, помнил я их смутно, так, только в общих чертах и особо яркие моменты. Как мы дрожжи в унитаз школьного туалета насыпали в шестом классе, например, и как после этого директор нас крыл по матери, не стесняясь в выражениях. Или как я с Галкой Петровой целовался возле теплицы, и нас ее мама спалила, которая на родительское собрание шла. Помню, что в тот момент я был убежден, что Галка — самая красивая и моя любовь на всю жизнь. А сейчас даже не помню, как она выглядела.

На какое-то мгновение на меня накатило волнение, что вот сейчас-то меня точно спалят, что я не тот, за кого себя выдаю. Посмотрит бывшая классуха Вовы-Велиала взглядом-рентгеном и, такая: «А Корнеев-то ненастоящий!»

Я фыркнул, представив эту картину. Почему-то в роли классухи, которую я только на групповых фото нашего семейного архива видела, был морской царь из «Варвары-красы». И его рука с когтями из тазика.

— Ты чего? — спросила Надя.

— Да так, — хмыкнул я. — Просто представил кое-что. Пойдем, покажешь нам фронт работ. Ну и выдашь всякие ценные указания.

В актовом зале школы, до которого мы добрались без приключений, потому что