Киоре впилась ногтями в обивку. Файрош хотел спросить, но осекся, увидев чистую ненависть в лице девушки.

— Файрош, дорогой, — заворковала Киоре, — если ты желаешь увидеть свои часы и жить дальше в столице, то ты узнаешь для меня всё о заговоре и первосвященнике. Покажи все свои таланты. Должен же в тебе остаться азарт, с которым мы ограбили без единой угрозы целый банк?

— Только если ты мне поможешь, милая, — отвесил он шутовской поклон.

— Идет! — и ударили по рукам. — А теперь вон!

И в узком переулке мужчина выпал прямо на дорогу, на ходу едва успев сгруппироваться, а Киоре захлопнула дверку кареты и прислонилась к ней лбом. «Проклятье, проклятье, проклятье!» — шептала она, не ощущая холода стекла. Файрош не должен был увидеть ее в образе баронеты! Это слишком большая, слишком значимая уязвимость!

Возле дома она вывалилась из кареты, буквально сгорая в лихорадке, кое-как расплатилась с кучером и отказалась от его помощи, повиснув на дверном молотке. Жар опалял, рождался где-то в животе и волнами окатывал тело, сводил с ума и заставлял мир кружиться вокруг ослабевшей девушки. Открывшая дверь Тари без вопросов подставила плечо и помогла госпоже войти.

Киоре не видела ни лестницы, ни своей спальни, только почувствовала жгучую прохладу, скользнувшую по телу, когда служанка раздела ее, но и холод отступил, когда ее укрыли одеялом до самого подбородка. Она цеплялась за него, тянула выше и выше, закрывала и открывала глаза, но видела совсем иное.

…Тесную каморку в деревянном домишке нечем было топить, и по осени там завывали студеные ветра, заставлявшие хозяина укутываться во всевозможные одежды. Молодой мужчина в рясе сидел у холста, и к его спине, согревая, прижималась девушка в вульгарном алом платье. Пламя свечи дрожало, как сумасшедший в припадке, и рисовало на светлой и смуглой коже узоры, подчеркивая изгибы тел, подчеркивая их непохожесть, и чем-то терпким пахла лампадка, притулившаяся на подоконнике.

— Ты мое спасение… Только тобой я живу, только тобой… — шептала она, обнимая всё крепче, всё сильнее прижимаясь.

Он был ей братом, и отцом, и лучшим другом, помогавшим не утонуть в омуте порока. Он сказал бросить наркотики, на которые ее ради забавы подсадила старая вдова, — она бросила, хоть и корчилась в страшных муках в этой самой комнатке так, что порой ее приходилось связывать. Он просил ее уходить с оргий в доме — она уходила, далеко, в самую даль сада, где в клетке жил соловей.

И без единого вопроса она выпила пряную, маслянистую жидкость, предложенную вместо травяного отвара…

Киоре закричала, выгибаясь в кровати. Она кричала, кажется, угрозы, пока не прибежала испуганная Тари.

…Смятые ряса и платье ярким пятном смотрелись в серости каморки, а два обнаженных тела скользили в теплом свете изменчивой свечи. Жадные прикосновения, затуманенный дурманом рассудок — мерзкое насилие и предательство. Даже наркотик не перебил душевной боли, и девушка плакала, запоминая каждую черточку в лице мучителя.

Она ушла, чтобы через день вернуться с ножом в кармане. Ей самой пришлось целовать его, чтобы подпустил, чтобы расслабился… Она успела поранить ему шею и грудь — он слишком быстро заметил, слишком быстро среагировал! — прежде чем ее повалили на пол.

Окровавленный нож лежал на расстоянии ладони, на шею и спину капала кровь из ран, ее руки выскальзывали из захвата, также пропитанные кровью, а алому платью всё было нипочём.

— Я убью тебя, слышишь?! Я убью тебя! — шипела она, вонзая обломки ногтей в его шею.

Он не сказал ни слова, ударил наотмашь…

Киоре выгнулась, что-то неразборчиво прошептала, и стоявшая на коленях у постели Тари взяла ее руку и прижала к своей щеке: госпожа страдала от кошмарных видений, и служанка горевала, что никак не могла помочь справиться с этим недугом.

Киоре замерла в постели, рука ее быстро похолодела: жар исчезал так же стремительно, как появлялся, оставляя после себя опустошенность.

— Воды, — хрипло попросила Киоре, зная, что служанка рядом.

Ее тут же подняли и поднесли стакан к губам. Киоре сделала лишь один глоток и упала обратно на подушки — страшные воспоминания пробудились, слишком страшные. Когда она сбежала из монастыря зимой, то очень быстро поняла, насколько безрассудным было это решение: холодная, бесплодная земля не давала еды и воды. В бессилии она свалилась в сугроб, а очнулась уже в богатом доме, и так серые стены и скудный быт для нее сменила роскошь особняка, где она стала приживалкой у развратной вдовушки. Тень, никто, о ней вспоминали, только когда вдовушке хотелось какого-то нового развлечения, чаще переходившего в издевательства.

Монах, писавший красивые картины, очаровал ее, стал лучом света посреди мрака жизни. После, когда она ранила его, монах прибежал в особняк вдовы и сказал, что на него напали, чуть не убили, и все поверили ему, а не ей. Киоре вновь бежала, поклявшись отомстить мужчине. И кто бы мог подумать, что спустя много-много лет она встретит давешнего монаха в сане первосвященника… Киоре не хотела верить до последнего, но слова Файроша о шрамах на шее подтвердили ее догадки и оживили старый кошмар.

— Интересно, а многие ли знают, что первосвященник-то родом из Эстерфара, да еще насильник?..

Она все это время подбиралась к первосвященнику, чтобы увидеть старые шрамы — лицом бедный, измученный голодом монах невероятно похорошел, приобрел лоск и степенность в движениях, так что даже узнать было трудно.

Внизу вскрикнула Тари, и Киоре сорвалась с кровати, путаясь в длинной рубашке для сна. Служанка пыталась закрыть дверь черного входа, налегая на нее, а снаружи ломились и ругались.

— Тари, пусти, — приказала она, и в кухню, налетев на стол, ввалился Файрош.

— Спрячь меня, если хочешь знать о первосвященнике! — прохрипел он, баюкая левую руку с вывихнутой кистью.

— Тари, на чердак его, а ты, — уничижительный взгляд напарнику-предателю, — сидишь тихо и даже не дышишь!

Пока Файроша прятали, Киоре успела забрать из спальни халат, укутаться в него и налить себе в чашку чая, хоть и холодного, но кто разберет это в азарте погони? Глянув в медный бок чайничка, убедилась, что парик и макияж на месте, а значит, образ баронеты Нииры всё еще с ней. Она ожидала гостей с черного входа, но стук раздался от главного. Служанка ушла открывать, а Киоре нахмурилась, скользнув ближе к кухонной двери. Тари что-то неразборчиво объяснял блондин в черной форме — кажется, Киоре видела его, совсем недавно, у Ястреба… Вайрел Корте?

— Господин, — вышла она в коридор, запахнув халат, — не трудитесь спрашивать мою служанку, она нема. Что привело вас сюда? — и встала у лестницы обиженной, потревоженной хозяйкой.

— Мое почтение, высокая госпожа, — поклонился он, — вынужден донести ужасную весть, что где-то в округе спрятался преступник. Скажите, возле вашего дома не появлялись подозрительные личности?

— Если не считать нанимаемого садовника — хмурого типа, то нет, — усмехнулась Киоре. — Хотите чаю? Я и Тари как раз пьем его на кухне.