молодому пастору, было взаимным, хоть в полной мере еще и не осознанным.

– Фейт! – воскликнула она радостно. – Догадайся… Впрочем, нет: в гостиной ждет мистер Нолан, новый пастор. Он спросил тетушку и Манассию, но миссис Грейс ушла на молитвенное собрание к пастору Таппау, а кузен уехал по делам.

Лоис продолжала говорить, чтобы дать кузине время прийти в себя, так как, услышав новость, та побледнела и в то же время пристально, с молчаливым вопросом посмотрела в проницательные, все понимающие глаза старой индианки. В то же время на лице Натте отразилось триумфальное удовлетворение.

– Иди же, – поторопила Лоис, пригладив подруге волосы и поцеловав в холодную щеку. – Иначе он расстроится из-за того, что никто не встречает, и решит, что ему здесь не рады.

Без единого слова Фейт вышла в гостиную и закрыла дверь. Натте и Лоис остались в кухне вдвоем. Лоис была так счастлива, словно нечаянная радость настигла ее саму. В этот миг растущий страх перед упорным, зловещим ухаживанием Манассии, холодность тетушки, одиночество стерлись из памяти, и она едва ли не танцевала от внезапного восторга. Глядя на нее, Натте рассмеялась и пробормотала себе под нос:

– Старая индейская женщина знала тайну. Старую индейскую женщину посылали туда и сюда; она ходила, куда ей говорили, и все слушала. Но старая индейская женщина, – здесь она перестала смеяться, и выражение ее лица изменилось, – знает, как надо позвать, чтобы пришел белый человек. Она не сказала ни слова, и белый человек ничего не услышал.

Тем временем в гостиной события развивались совсем не так, как воображала Лоис. Фейт, еще более скованная и неподвижная, чем обычно, сидела молча и опустив глаза. Внимательный наблюдатель наверняка заметил бы, как дрожат ее руки, а по телу то и дело пробегает нечто вроде судороги, но пастор Нолан не был таким внимательным наблюдателем, поскольку его интересовало, кто та хорошенькая незнакомка, что встретила его с нескрываемой радостью, но тут же исчезла и, судя по всему, возвращаться не собиралась. Главная проблема заключалась в том, что его интерес не относился к любопытству благочестивого священника, а был чисто мужским. Как мы уже видели, в Салеме существовал обычай, предписывающий священнику, пришедшему в дом с тем, что в других обстоятельствах считалось бы утренним визитом, прежде всего вознести молитву во имя вечного процветания семейства, под чьим кровом он находился. В данном случае молитву следовало соотнести с характерами, радостями, печалями, желаниями и горестями всех присутствующих. И вот он, молодой пастор, оказался наедине с молодой женщиной и подумал – мысль, очевидно, тщетная, но в то же время вполне естественная, – что догадки о ее личности и устремлениях в молитве наедине окажутся неуместными. Не знаю, по какой из двух причин: то ли из-за возникшего плотского интереса, то ли из-за благочестивой нерешительности – мистер Нолан довольно долго молчал, а потом все же разрубил сей гордиев узел обычным предложением молитвы, дополнив его просьбой пригласить всех, кто был в доме. В результате в гостиную вошла скромная, тихая, благопристойная Лоис, а следом за ней появилась Натте – воплощение бесстрастного спокойствия, без тени понимания и следа улыбки на смуглом неподвижном лице.

Усилием воли заставив себя думать о главном, пастор Нолан опустился на колени среди трех женщин и принялся молиться. Он был благочестивым, глубоко верующим человеком, и здесь мы лишь изменили его имя. Он храбро исполнил свою роль на ужасном суде, которому впоследствии подвергся. А если и случилось, что до испытаний огнем сердце его затронули фантазии, свойственные всем молодым людям, сегодня мы точно знаем, что фантазии эти греха не представляют. В этот день он молился так искренне и самозабвенно, с таким откровенным ощущением духовной потребности и духовной слабости, что каждая из слушательниц чувствовала, что и молитва, и обращенные к Господу просьбы касаются лично ее. Даже Натте пробормотала несколько знакомых слов. Хотя разрозненные существительные и глаголы прозвучали невнятно, старая индианка старательно их воспроизвела, поскольку внезапно ощутила снизошедшее на нее благоговение. Что же касается Лоис, то она поднялась с колен утешенной, обретшей новую силу, чего никогда не случалось во время визитов пастора Таппау. И только Фейт рыдала громко, почти истерически, и даже не пыталась встать, а продолжала стоять на коленях, положив голову на вытянутые на скамье руки. Девушка и пастор Нолан переглянулись, после чего Лоис обратилась к священнику:

– Сэр, боюсь, вам лучше уйти. Уже некоторое время кузина чувствует себя неважно и, несомненно, нуждается в покое.

Пастор Нолан поклонился и вышел, однако спустя мгновение вернулся и, приоткрыв дверь, но не входя, проговорил:

– Я вернулся, чтобы спросить, нельзя ли зайти сегодня вечером, чтобы узнать, как чувствует себя молодая мистрис Хиксон.

Но Фейт ничего не слышала, поскольку продолжала рыдать еще громче и отчаяннее.

– Зачем ты его отослала, Лоис? Я бы скоро успокоилась: просто так давно его не видела.

Слова упрека она пробормотала, уткнувшись лицом в руки, и кузина плохо их расслышала. Собираясь попросить повторить, Лоис склонилась рядом, однако в приступе острого раздражения или неожиданно нахлынувшей ревности Фейт оттолкнула ее с такой яростью, что она больно стукнулась о край скамейки. Глаза наполнились слезами; не столько из-за болезненного синяка на щеке, сколько из-за враждебной реакции подруги, к которой испытывала искреннюю любовь. На миг Лоис рассердилась, как поступил бы любой ребенок, однако некоторые слова молитвы пастора Нолана по-прежнему звучали в ушах, и она подумала, что будет стыдно не позволить им проникнуть в сердце. И все же она не осмелилась снова наклониться, чтобы приласкать разбушевавшуюся Фейт, а просто стояла рядом, дожидаясь, пока та успокоится. Ждать пришлось недолго: от стука входной двери кузина быстро вскочила и скрылась в кухне, предоставив Лоис встретить новопришедшего. Оказалось, что Манассия вернулся с двухдневной охоты в компании других мужчин из Салема. Охота оставалась единственным занятием, способным отвлечь молодого человека от привычного уединения. Увидев в комнате одну Лоис, он удивленно остановился у двери, так как в последнее время она изо всех сил его избегала.

– А где матушка?

– На молитвенном собрании у пастора Таппау, и Пруденс с ней, а Фейт только что вышла из комнаты. Сейчас позову ее.

Лоис хотела было уйти в кухню, однако кузен загородил дверь и снова заговорил о своем:

– Лоис, время идет. Больше ждать не могу. Видения являются все чаще и становятся все явственнее. Сегодня, ночуя в лесу, между сном и явью я вдруг увидел, как к тебе пришел дух и предложил выбрать одно из двух платьев: белое, как наряд