пинать, не зная, сколь полезны они. Скромный, наоборот, ходит тихо и аккуратно. Грибы такому человеку, считай, сами в руки прыгают. Настоящий грибник сначала полюбуется на груздик вдоволь, порадуется удивительной находке, а затем уже осторожненько срежет и грибницу листвой или хвоей прикроет, чтобы от солнечных лучей не погибла. Придет в следующий раз — новые выросли!

Денег за дорогу с нас шофер не взял. Угостился горсточкой черемухи и покатил разгружаться. В городских сумерках его лесовоз был похож на огромного рыжего муравья, с одной лишь разницей: настоящий муравей тащит добро в дом, а этот — из дома.

ЧЕРЕМШАТНИКИ

Рассказ

Вспыхнет в хвойных сумерках голубыми огоньками скромная медуница — на солнечных склонах таежных грив распустится во всей своей красе сочная черемша. Называют ее в народе «медвежьим салом»: в весеннюю бескормицу черемша — большое подспорье для копытных и медведей. Издавна любят и заготавливают впрок черемшу сибиряки. Да и как не любить это целебное чудо!

На дворе чуть забрезжило, а в мое окошко уже барабанит закадычный друг Трошка. За плечами у него крапивный куль на широченных брезентовых лямках, на поясе столовый нож в берестяных ножнах, веснушчатое лицо лучится радостью.

— Эй, таежник, вставай! В тайге черемшу по колено выгнало, а ты дрыхнешь. — В избу заходит веселый, упругий. — Давай собирайся живее. Вечор на базаре купил пучок — вкуснятина!

— Куда такую диковину взял, — показываю на крапивный куль, — за неделю не натолкать.

— Ты поможешь. — И загибает пальцы. — Теща заказывала — раз, баушка Фекла — два, самому на зиму — три…

Черемшу на засолку мы не покупаем: продавцы, чтобы она не загорелась и не пожелтела, хранят ее в воде. Вода, ясно, угнетает витамины, омывает пыльцу на листьях, которая придает черемше особый аромат. Черемшу впрок заготавливаем сами. Стараемся брать молодую. Дома режем ее мелко, толчем, пересыпаем солью, пока не даст сока, после раскладываем в туески, перемежая каждый ряд черемши чистыми камешками — регулируют температурный режим при хранении. Некоторые любители «медвежьего сала» считают: для засолки оно тогда гоже, когда пойдет в волокно. Что ж, дело вкуса.

Ходим за «медвежьим салом» почти в самую вершину речки Крестовки. Раньше на нашем пути стояли два добротных и довольно просторных зимовья. В период черемшиной горячки в них постоянно обитал промысловый люд. Сначала первое зимовье сгорело, затем второе. Лишь кучи ржавых банок да россыпи стекла от бутылок напоминают о том, что здесь стояли жилища. А названия остались: Ближнее зимовье, Дальнее зимовье.

Хорошо в тайге! Вырвешься вот так на день-другой из душного города, окунешься в таежный мир запахов и звуков и почувствуешь себя обновленным. Вроде как заново родился. И ничего нет на сердце, кроме радости! Идешь по лесной дороге, идешь, внезапно остановишься и прислушаешься — изумительны, несказанны мелодии весны: вот на голубой пихте серебристо мурлычет снегирь, вот простонала над головой любопытная кукша, а у самых ног твоих клокочет и неистовствует, разбиваясь вдребезги о мшистые камни, солоноватый ключ, за спиной чудится топот таинственного зверя — ух, жутко! — но оглянешься и рассмеешься: это озорной ветерок перебежал через поляну и спрятался в остроухом ельничке.

— Благодать-то какая! — жмурится от солнца Трошка. — Рай, да и только! Сюда бы хворую баушку Феклу на недельку. Пожила бы тут — и вприсядку бы пошла, хоть сызнова замуж выдавай. Лечат врачи, да толку нет — колесом бедняжке ноги согнуло от ревматизма.

Трошка ростом невелик, а ходит хлестко. Шаг пружинистый, бесшумный. Вымотал он меня еще перед Ближним зимовьем.

Видя, что я отстаю, нарочно прибавлял шагу, оглядывался и покрикивал:

— Не буксовать, дружба! Тоже мне, таежник…

Я изо всех сил старался не отставать и отдышался лишь тогда, когда нам повстречались знакомые егерь и лесник.

— Откуда идете?

— С обхода, — ответил лесник. — Третий день в тайге. Попутно потайное зимовье подремонтировали. — Зло сверкнул глазами: — Раскопали его черемшатники, опять насвинячили: окошко выбили, дверь с петель сорвали, каменку разворотили. Что за народ пошел? В землю иголку закопай — найдут. Обнаглели вконец: то петлю около водопоя на изюбря насторожат, то заездок через Крестовку загородят. Раньше мы, сами знаете, в обход поодиночке отправлялись, сейчас вдвоем — опасно нынче одному. Вот вам и заповедник. Багульник ломают, хвойный подлесок рубят. Где хвойнолесье — там родники. Меньше их, родников-то, стало…

— Правильно говорит Терентий, — поддержал товарища егерь. — Взять, к примеру, новогодний праздник: в любой квартире елку ставят. Сколько деревьев вырубается ради одного дня? Где-то я читал: при Петре Первом рубка еловых лесов категорически запрещалась! Сосенки ставили в избах…

— Из синтетики надо елки делать, — перебил егеря лесник. — Как за границей.

— Они же смолой не пахнут, — вставил Трошка.

— Придумают, чтобы пахли, — утешил егерь. — Куда направились?

— К вершине, — махнул я в сторону речки: из года в год берем там «медвежье сало».

— Не суйтесь туда, ребята. Пожар был…

Кто-то из черемшатников поджег тайгу. Триста человек были сняты с производства на борьбу с огнем. А с виновного как с гуся вода — найди его. Сотни людей ходят в заповедник. Одни берут черемшу для себя, другие гребут на продажу, попутно копают и марьин корень — редок он стал.

— Идите-ка лучше, ребята, на старую лесосеку, — посоветовал лесник. — Там и ключ бежит. Только с огнем поосторожнее — бездождье.

Таежная гарь — скорбное место. Тихо и мертво. На обгоревших стволах черных деревьев выступили слезы — смола. Даже змеи и ящерицы не селятся на этом кладбище. Долго заживают раны у тайги. Не скоро вернутся сюда звери и птицы. Но вернутся! Робко и обещающе зеленеют кое-где редкие травинки осоки.

Трошка, как по струнке, вывел меня по тракторной дороге к черемше. У ключа уже стоял чей-то шалаш из елового лапника. Через ключ была сделана запруда; в образовавшемся озерке лежал придавленный камнями мешок с черемшой. На таборе никого не оказалось. Посоветовавшись, мы натянули целлофановую палатку рядом с шалашом и сели перекусить.

Хозяева шалаша заявились поздно вечером. Это были два здоровенных мужчины. Сбросив мешки с черемшой около запруды, они пошептались о чем-то, подошли к костру, подозрительно оглядели нас и поздоровались.

За ужином мы разговорились. Трошка поинтересовался у одного:

— Иркутянин?

— Мой адрес — Советский Союз.

Трошка рассмеялся и полюбопытничал у соседа:

— А ты?

Мужчина лукаво прищурился и ответил:

— А я у него на квартире состою. — И нахмурился: — Лишние вопросы задаете,