старинного замка. А потом уж в Россию. Приезжаю. Февраль. Прозрачный воздух. Высокое небо. Зеленые газоны.

Лошади. Велосипеды.

В спальне над кроватью фреска: смуглый мужчина и белоснежная женщина на кровати. Мужчина пытается поймать полуобнаженную красотку. Красотка вырывается. Но как-то несерьезно. Понарошку. Хитрый Амур наблюдает сцену.

В столовой картины. Например, по мотивам басни Лафонтена: лев попал в сети. Ранее отпущенная хищником на свободу мышь в знак благодарности спасает царя зверей, перегрызая тенета.

А вот собаки напали на леопарда. Гигантская кошка порвала тройку-четверку гончих: они вот-вот умрут. Собак – тьма, а леопард – один. Силы неравные. Леопард обречен.

Слуги. Седовласая управляющая. Высокий повар Ксавье с косичкой.

Устрицы. Лангусты. Креветки. Рокфор. Пуйи-Фюме. Местные: сидр и кальвадос.

Хозяина еще нет. Среди гостей знаменитая американская певица – старинная подруга графа, бывший министр, престарелый плейбой из Висконсина, известный журналист, побывавший во всех горячих точках планеты.

Романтически настроенный хромой юноша с горящим взором. В ноги юноши вставлены металлические стержни: хотел увидеть поскорее божественный свет, обещанный в иной жизни неким литературным гуру. И прыгнул с третьего этажа.

Живая музыка каждый вечер. Превосходная виолончель. Хорошенькая пианистка – юное дарование из Лондона.

Рахманинов. Чайковский. Шостакович. Бах. Григ. Моцарт.

Юноша обращает взор на пианистку. Пианистка на юношу. Жених юного дарования, лондонский Отелло, беспрерывно звонит из Туманного Альбиона.

Появляется хозяин. Как будто предок на портрете снял белый парик и натянул вельветовые джинсы. Знаменитость берет в руки гитару. Сбегаются слуги. Повар Ксавье.

По просьбе хозяина певица исполняет известную песню: «…я заслужила все бриллианты, подаренные тобой…»

У графа на глазах слезы. Графиня «изменившимся лицом бежит» на сей раз не «пруду», а в соседний зал. И вымещает злость на слугах.

Аперитив. Маленькая суетливая идиотка из гостей сообщает о «кентервильских» привидениях в замке: бродят, скребутся, летают, залезают, пугают и т. д. Уши вянут.

Сумерки. Гуляю по парку. Замок освещен теплым светом. Над замком одинокая планета. Бесшумный черный лебедь плывет в черной воде. Гигантская тень мелькнула на стене замка. Обернулась. И исчезла.

Лечу в другой мир. Мороз. Выходной день. Еду в Измайлово на гигантскую барахолку под названием «Вернисаж».

Два мужичка, одетые как полярники. Пьют водку. Вокруг старый хлам с Севера: медные умывальники, поставцы, прялки, вышитые полотенца, туеса, плохонькие иконки, знамя рытого бархата с портретом Сталина: «Лучшей бригаде Череповецкого металлургического завода» и… стопка пожелтевших самодельных тетрадей, сшитых суровой ниткой.

Листать окоченевшими руками невозможно. И я покупаю кота в мешке.

Вечером дома вынимаю сверток. На страницах тетрадей записи, занесенные аккуратной рукой фиолетовыми чернилами. Каждая, как протокол допроса, была внизу датирована и подписана «Пантелеев».

Я углубился в чтение.

Или

– Не трогай кошек: заболеешь стригущим лишаем! – напутствовала мама, когда я шел играть во двор. Я и не трогал лет до тридцати.

На фасаде дома на Маяковке установили строительные леса. На чердаке – моя мастерская. Работаю и чувствую чей-то взгляд. Оборачиваюсь. За окном черная тварь. Сидит на подоконнике и гипнотизирует мою спину.

Просыпаюсь утром. У изголовья вчерашний пришелец. Что делать с животным? Открываю дверь на лестницу. Зверь осторожно выходит. Вспоминаю про жестоких дворовых кошек, рвущих друг друга в клочки, и впускаю кота обратно.

Делаю пару шагов. Тварь бросается и раздирает мне ногу. Вышвыриваю вон. И тут впервые в жизни вникаю в кошачью психологию: отомстил за то, что его хотели прогнать.

А если бешеный? В институте Пастера рекомендуют во избежание вредных уколов изловить кота и проверить.

Теперь бестия приходит каждый день. Сидит, смотрит, бьет лапой в окно, вопит как ненормальный. Требует, чтоб впустили. Но в ловушку в виде сетки с сыром не идет.

Через неделю леса сняли. Иду по двору. Кто-то выставил черный лакированный зеркальный шкаф на помойку. Внутри некто шипит и мяукает. Открываю – мой! Восседает на стопке пожелтевших самодельных тетрадей, сшитых суровой ниткой. Чистый Кио. В следующую секунду уже стрелой несется по двору. Какой там поймать!

– А что в тетрадях? – подумал я. Прихватил стопку и побрел на чердак. Листаю. На страницах записи, занесенные аккуратной рукой фиолетовыми чернилами. Каждая страница, как протокол допроса, была внизу датирована и подписана «Пантелеев».

Я углубился в чтение.

Тетрадь № 1

В этой философии марксизма, вылитой из одного куска стали, нельзя вынуть ни одной основной посылки, ни одной существенной части, не отходя от объективной истины, не падая в объятья буржуазно-реакционной лжи.

Тетрадь № 2

Первым шагом в рабочей революции является превращение пролетариата в господствующий класс. Как раз вот это или забывалось или замалчивалось.

Тетрадь № 3

Природа, начиная с песчинки и кончая человеком, находится в вечном возникновении и уничтожении.

Тетрадь № 4

Вражеский идеализм не признает объективной истины и считает, что мир полон вещей в себе, которые не могут быть никогда познаны природой.

Тетрадь № 5

В противоположность идеализму философия материализма не нуждается в никаком мировом духе.

Плен

…Я три раза был в плену. Сидел в лагерях: Сычевском, Смоленском, Вяземском, Борисовском, Каунасском, Шталлаге 9-а. С самого начала понял: надо скрывать, что еврей. Я и сейчас это понимаю. Соседи, например, не знают.

В то время не было солдат. Были бойцы. Двоим задали вопрос, не