рассыпаются по моей груди и плечу. Это самая большая близость, которую я себе позволял, держа женщину в объятьях. Возможно, я и оплачиваю ее расходы, но игра с ней в воскресенье днем не сравнится ни с одним другим видом деятельности.

Феникс тянется назад и кладет ладонь мне на предплечье.

— Перестань дразнить.

— Ты поняла, в чем суть игры? — просовываю палец между ее влажными складками и постукиваю по дырочке.

Она наклоняет бедра, пытаясь изменить угол, чтобы я мог войти в нее, и я возвращаю палец к клитору.

— Делать это со мной, пока я не сойду с ума?

— Это называется «дразнить и останавливаться», — говорю я.

— Что произойдет, если я скажу стоп-слово?

— Не скажешь.

— А если бы я это делала?

— Тогда я бы убрал пальцы и пошел обедать. Это то, чего ты хочешь?

Она энергично качает головой.

Я массирую клитор более интенсивно, заставляя ее вскрикнуть и выгнуться на моей груди. Феникс так легко вывести из равновесия, а звук ее удовольствия радует меня больше, чем произведения Моцарта.

— Профессор, — шепчет она. — Так хорошо.

Она приближается к кульминации. Ослабляя давление на ее клитор, я замедляю свои движения, только чтобы она застонала.

Тяну ее твердые соски и шепчу ей на ухо:

— Ты издаешь такие милые звуки.

— О, черт, — говорит она сквозь стиснутые зубы. — Дай мне кончить, чертов садист.

Я обхватываю рукой ее шею, заставляя ее задыхаться.

— Только за это я заставлю тебя умолять.

— Но ты уже это делаешь.

Мой палец оставляет клитор и обводит ее дырочку, она такая гладкая и скользкая и готова к траху, что я почти теряю представление о том, почему трачу время впустую на все эти поддразнивания.

Прилив жара к члену, кажется, согласуется с этой мыслью. Феникс заставляет меня терять концентрацию. Сосредоточиться. Я не могу позволить себе потерять контроль, когда стою на пороге самой важной миссии в своей жизни.

Простой намек на Криуса охлаждает мое возбуждение, возвращая мысли к задаче. Феникс меня погубит, если я не подчиню ее.

— Пожалуйста, — всхлипывает она.

— Пожалуйста, что? Закончи фразу.

— Пожалуйста, дай мне кончить.

Я провожу пальцем по гладкой, влажной вершине ее клитора. Он настолько чувствителен, что ощущаю, его дрожь под моим прикосновением.

— Что ты дашь мне взамен? — говорю я низким голосом.

— Я отсосу.

— Ты и так это сделаешь.

Она издает возмущённый звук.

— Чего ты хочешь?

— Те мальчишки, с которыми ты гуляла прошлой ночью, — тщательно подбираю слова, чтобы не выдать заинтересованность конкретно Беслэссоном. — Ты перестанешь с ними общаться.

— Но Шарлотта…

Мои пальцы крепко сжимают сосок, заставляя ее шипеть сквозь зубы.

— Речь не о твоей подруге, — говорю я. — Если она хочет затащить тебя на еще один из этих концертов, ответ — нет.

Лицо Феникс напрягается.

— Я не знаю, почему ты так категоричен насчет них.

— На счет музыкантов, которые напаивали вас? — я рычу, в основном на себя за то, что говорю, как ее отец.

Я не склонен чрезмерно контролировать или вести себя как собственник, но это единственная вещь, которую я не допущу. Когда Вир Бестлэссон исчезнет, подозрения падут на каждого из его друзей и знакомых.

Я не могу допустить, чтобы Феникс находилась под пристальным вниманием «Одина» или остальных членов этой семьи.

Она фыркает.

— Хорошо, я буду держаться подальше. Теперь, пожалуйста, я могу кончить?

— После того, как я удостоверюсь в правдивости твоих слов.

За несколько минут я снова довожу ее до края и снова успокаиваю. Румянец с ее щек растекается по шее, по груди и даже до кончиков ушей.

После шести раундов поддразниваний и остановок Феникс задыхается и дрожит у меня на груди, а на лбу у нее выступают капли пота.

Мой член в агонии буквально умоляет избавить нас обоих от страданий, но есть дело поважнее.

— Пожалуйста, — ее голос ломается. — Вир мне даже не нравится. Чаще всего он меня бесит. Пожалуйста, позволь мне кончить.

— О чем ты?

— Раздражает тем, что вдруг стал дружелюбным. Последние два года он вел себя так, будто меня не существует.

Мои брови непроизвольно сдвигаются.

— Ты хотела его внимания?

Она морщит нос.

— Нет. Он эгоистичный придурок.

Я не могу с ней не согласиться, но это не относится к делу. Кончик моего пальца скользит в ее влажный жар. Она такая тугая и скользкая, что всасывает его до костяшек пальцев.

Член пульсирует при мысли о том, что она отреагирует так же, когда мы наконец потрахаемся.

— Хммм… расскажи мне больше о том, чего ты не будешь делать.

— Я даже не буду смотреть на их листовки, — говорит она, прерывисто дыша. — И, если Шарлотта или кто-то еще попросит меня сходить посмотреть на группу, ответ будет «нет».

— Нет? — вытаскиваю палец.

— Блять, нет, — стонет она, когда я вставляю его обратно. — Я лучше потрачу время на изучение финансов и бухгалтерского учета. Теперь, пожалуйста, могу я кончить?

— И все это ради кульминации, — говорю непринужденно. — Так сильно хочется?

— Нет, я серьезно.

— Знаешь, что я думаю?

— Что? — спрашивает она напряженным голосом.

— Грязные девочки, которые остаются дома и делают уроки, заслуживают награды.

Боком большого пальца я провожу вверх-вниз по клитору, пока два других пальца кончиками все еще погружены в нее. Сейчас Феникс так близка к финалу, что понадобится всего несколько секунд, чтобы довести ее до предела.

Она выгибается назад и кричит. Ее маленькая киска в экстазе сжимается вокруг моих пальцев, вынуждая что-то внутри меня замурчать от удовольствия. Я продолжаю гладить клитор, пока оргазм ослабевает.

Несколько мгновений спустя Феникс прижимается к моей груди, тяжело дыша через приоткрытые губы. На ее лбу блестят капли пота, а глаза рассеянно уставились в книжный шкаф.

Пальцы промокли от ее возбуждения. Я подношу их ко рту и пробую на вкус, прежде чем протереть влажные губы.

— Вылижи начисто.

Она пятится назад.

— Что?

Я обхватываю сзади ее тонкую шею.

— Делай, что сказано.

Феникс вздыхает, приоткрывает губы и позволяет мне скользнуть пальцами в ее рот. Она проводит языком вверх и вниз по моему пальцу и мычит, звук идет прямо к ноющему члену.

Этот грязный маленький ангел меня погубит.

Удовлетворенный тем, что она слизала все следы возбуждения с моих пальцев, я вытягиваю их из ее рта.

— Я не понимаю, — бормочет она мне в шею. — В одну минуту ты кошмарный садист, а в следующую — такой джентльмен.

— Кем я только что был? — качаю ее на руках.

— Кто знает? — бормочет она.

Я несу ее вниз, где она может хотя бы отоспаться от похмелья в темноте.