Шрифт:
Закладка:
– А как же ты? Твоя Нобелевская премия? Медаль? Слава? Деньги, наконец?
Роберт закрыл глаза и процитировал из «Гиты»:
Побеждай врагов с оружием в руках…
Всецело овладей науками
И разнообразными искусствами…
Тебе все это посильно, но только лишь сила кармы
Способна предотвратить то, чему не суждено случиться,
И заставить сбыться то, чему суждено.
Китти повернулась на бок, отвернувшись от Роберта, и медленно вздохнула с таким звуком, будто что-то шептала. В ту ночь она больше не сказала ни слова.
Глава 30
Мы познали грех гордыни. Мы гордились тем, что полагали, будто знаем, что хорошо для человека. Это не является естественным занятием ученого.
Дж. Роберт Оппенгеймер
– Черт вас возьми, Оппенгеймер, я же сказал: нет!
Оппи был обескуражен. За все годы знакомства с Гровзом ему крайне редко доводилось слышать, чтобы генерал поминал нечистую силу, а такого, чтобы он назвал его просто по фамилии, без «доктора» или «профессора», и вовсе не бывало.
Он постарался говорить как можно более умиротворяющим тоном:
– Нам позарез необходим человек, способный витать в облаках, а Силарду в этом нет равных. Мы же ставим себе цель решить эту проблему, а для этого потребуются свежие идеи и новые подходы, которые он способен рожать, как никто другой. Допустим… допустим, я смогу устроить так, чтобы вы с ним почти не встречались?
– Каким образом? – сварливо поинтересовался Гровз.
В этот момент в комнату вошел повар с очередной порцией кофе. Китти гуляла с детьми, а полковник Николс по поручению генерала отправился в Принстон.
– Ну, скажем, я выделю Лео его собственную группу в институте, но не в Фулд-холле? Соберем туда белых ворон вроде него и оставим перебрасываться идеями друг с другом. Если у них ничего не получится, что ж. – Он улыбнулся Гровзу, который как-то раз попенял Оппи, что тот совершенно не разбирается в спорте. – Нет пользы, но ведь нет и вреда.
Оппи заметил, что верхняя губа генерала под усами дрогнула в улыбке – собеседник уловил и оценил спортивную метафору. Но всплеск хорошего настроения оказался совсем кратким.
– Силард попросту опасен.
– Я знаю, что вы так считаете, – ответил Оппи.
Они сидели в гостиной Олден-Мэнора с выкрашенными в белый цвет, как и в большинстве помещений особняка, стенами и скрипучим полом из дубовых досок. Над мраморным камином висел закатный пейзаж кисти Ван Гога, входивший ранее в отцовскую коллекцию. Перед тем как перейти в ИПИ, дом служил резиденцией губернатора Нью-Джерси. Ну а Фрэнк Эйделотт, хоть все еще продолжал формально выполнять свои директорские обязанности, уже переехал отсюда вместе с женой в апартаменты в Принстоне, рядом с квакерской церковью, к которой принадлежал.
– Насколько мне известно, – продолжал Оппи, – вы около года назад просили Конанта, чтобы тот взял Силарда на работу в Гарвард, и тем самым его вывели бы из Манхэттенского проекта.
Гровз свел брови вместе с видом человека, который почувствовал, что его доверие грубо обмануто. А ведь Оппи слышал, что генерал предлагал даже сохранить за Силардом правительственную зарплату, лишь бы Гарвард согласился взять его.
– В таком случае вы должны знать, – ответил Гровз, – что доктор Конант рассмеялся мне в лицо и сказал, что я ни за какие деньги не уговорю его взять на себя головную боль по имени Силард и что на это не согласится никакой другой университет.
– Ну а я хочу взять его, – сказал Оппи. – Сюда, в Институт перспективных исследований, где будет уместна и его склонность к перипатетическим размышлениям. Откровенно говоря, сюда, для этой почвы – я говорю и в прямом, и в переносном смысле, – он подходит куда лучше, чем вы или я. К тому же он доподлинно знает, чем мы тут занимаемся, а вы совершенно прямо дали понять, что будете настаивать на секретности этой работы. Ну а с этой точки зрения держать его здесь, на глазах, будет куда безопаснее, чем отправить куда-нибудь далеко.
Гровз погрозил собеседнику пальцем:
– Но государственная казна не выделит на его содержание ни единого пенни.
– Нет, нет. Все расходы на содержание этой группы пойдут из моего директорского фонда.
– И как вы собираетесь назвать эту группу? – спросил Гровз. – Приют лунатиков? Или прямо: Сумасшедший дом?
Оппи чуть заметно улыбнулся:
– Мне понравилось кодовое название, которое выдумали британцы: «Трубные сплавы». Как вам такое название: «Скрепляющий цемент»? – Он закрыл глаза и процитировал две строки из «Анатомии мира», которую Джон Донн, любимый поэт Джин, посвятил безвременно умершей молодой женщине:
Цемент, что добродетели скреплял,
Распался в прах и силу потерял.
Он находил образы стихотворения 335-летней давности странно злободневными для эпохи эйнштейновской теории относительности, но не стал говорить на эту тему с Гровзом.
Увы, столь краток век, что не дерзнем гадать:
Верны часы иль ложно их движенье.
А далее следовало:
И, как и жизнь, ужался рост людской,
Кто в пядь был ростом – в дюйм теперь всего.
И, бесспорно, мольбы Донна касались работы, которую он запланировал для себя:
Достойней было б с солнцем в бой вступить иль с человеком…
– Скрепляющий цемент… – повторил Гровз, словно пробуя слова на вкус, и тут же по доброму армейскому обычаю свел их в аббревиатуру: – СЦ. – Он кивнул. – Отлично. Пойдет. Кого еще вы хотите включить в этот СЦ?
– Курта Геделя, если он пожелает. Его часто называют Herr Warum – мистер Почему – из-за неиссякаемого любопытства. Они с Эйнштейном близкие друзья, несмотря на разницу в возрасте. Эйнштейн даже директора ни во что не ставит, как вы сами видели, но если Гедель войдет в СЦ, то, уверен, и нашего главного гения, – Оппи коротко улыбнулся, – притянет туда.
Гровз хмыкнул в знак согласия:
– Кто еще?
– Может быть, Дик Фейнман? Поистине оригинальный мыслитель. Вигнер как-то сказал о нем: «Это второй Дирак, только на этот раз – живой человек».
– Согласен. Только бы не подпускать этого разгильдяя
