следующей жизни, просто получают новое, как новый костюм. Друиды верят в закон сохранения энергии: тело после смерти возвращается в вечный круговорот. Все на свете едино. Доказательством того, как все в мире связано друг с другом, служат экологические системы. Возможно, все мы должны уподобиться в этом друидам. В противном случае, как пугает нас Стивен Хокинг, наше празднество на Земле прекратится уже через какую-нибудь сотню лет.

Но чему мы можем научиться у шлараффов? Думаю, очень многому. Тому, что мы до сих пор совершенно упускали из виду: как мы получаем радость от того времени, что имеем в нашем распоряжении? Католическая церковь до сих пор не слишком удовлетворительно отвечает на этот вопрос. Но в одном мы не можем ее упрекнуть: она не запрещает удовольствия. С конца Средневековья католики считают смех духовным переживанием. С XIV века смеяться на Пасху стало народным обычаем; во время службы священник смешит своих прихожан. Так что не всегда люди ждали от священников острот; подчас это могли счесть непристойностью.

Когда я работал молодым фокусником и репортером, у меня в Регенсбурге был один коллега. Мы вместе подрабатывали на местном радио. Как и я, он выступал на эстраде с маленькими трюками. Я как иллюзионист таскал с собой громоздкий реквизит, мне требовалась куда более тщательная подготовка, и во время наших совместных выступлений я страшно завидовал жонглеру и клоуну Штефану. Все его вещи умещались в небольшом чемоданчике; немного грима, и публика пятнадцать минут хохочет до упаду. Несмотря на эти его таланты в развлекательном жанре, через несколько лет он отказался от мирской жизни, вступил в один из католических орденов, а в настоящее время стал духовным наставником для молодежи.

Для меня юмор – величайшее из магических искусств. Мне кажется, он помог мне многого добиться в жизни. Штефан пошел еще выше. Он стал епископом Пассау. Когда-то он работал клоуном, и он им остается: каждый год епископ Остер рассказывает в соборе Пассау забавные пасхальные истории. Одна из таких историй повествует об Иосифе Аримафейском, ученике Христа. Он уступил для погребения Иисуса каменный склеп, который приготовил для себя. Этот Иосиф возвращается домой к жене, сообщает ей о смерти Христа, о снятии с креста и даже о том, что тело учителя будет лежать в его собственном склепе. Жена ругается: «В новый склеп, который ты только что приготовил?» Иосиф возражает: «Но это только на выходные».

Штефан Раушер, священник Аттенской церкви (Фрейзинг), тоже обладает этим редким даром – чувством юмора. На пасхальной службе он рассказал о молоденькой девушке, которая пришла к матери и говорит, что полюбила. Однако молодой человек не католик. Мама утешает дочь и советует ей сказать ему, как хороша католическая вера. В католической церкви есть таинства, исповедь, чтобы человек очистился от грехов, радостная Пасха. «Ты увидишь, дитя мое, это заставит его креститься». Пару недель спустя мать видит заплаканные глаза дочери и спрашивает, что случилось, неужели план не сработал? «Нет, сработал, – отвечает дочка, – но теперь он хочет стать священником!»

Но так же парадоксальна и история Христа, который добровольно подверг себя осмеянию, унижению и, в конце концов, распятию. Церковь знает это божественное самоуничижение как «кенозис». Иисус на некоторое время сложил с себя свои божественные атрибуты, и точно так же шларафф или нидерланец слагает с себя титулы и ранги в гардеробе, чтобы стать равным с другими.

Остроумие имеет эзотерические свойства. Фрейд сравнивает остроты со сновидениями. В обоих случаях сложные события упрощаются. И то и другое может помочь в постижении сложности мира, помочь увидеть один смысл за многими явлениями. Фрейд говорит: «Мелькнувшая в подсознании мысль в мгновение ока обрабатывается им, и результат тотчас становится доступным осознанному восприятию».

Вот пример: человек карабкается по склону Гималаев, чтобы встретиться с живущим там мудрецом, о котором говорят, что он знает смысл жизни. Турист едва не отморозил себе ноги и много раз уже мысленно поворачивал назад. Но в конце концов он все же решает исполнить свой план и предстает перед гуру, а тот, скрестив ноги, сидит в снегу. «Добрый день, меня зовут Клаус-Дитер, я из Германии и хочу найти у вас смысл жизни». Мудрец продолжает отсутствующим взглядом смотреть на дальние вершины, не обращая внимания на пришельца. Через некоторое время он с неожиданным пафосом возглашает: «Жизнь подобна… цветку лотоса!» Пораженный до глубины души, путник садится и задумывается над великой фразой. После следующей паузы мудрец поворачивает голову к путнику, неуверенно смотрит на него и спрашивает: «У вас есть идея получше?»

Как мы получаем смысл жизни? Если вы спросите об этом розенкрейцера или шлараффа, то получите два диаметрально противоположных ответа. Розенкрейцер надеется приблизиться к смыслу жизни через грезы и медитацию. Для шлараффа смысл жизни олицетворяет смех, смех освобождающий, смех, от которого едва ли не перехватывает дыхание. Но и то и другое может стать счастливым билетом в одной и той же лотерее. Главный приз – вспышка духа и инкубация!

Национал-социалистам ложи казались подозрительными; масоны могли оказать сопротивление, шлараффы – высмеять. Они могли, естественно, запретить ложи, но потребность в смехе, даже если он застревает в горле, сильнее любых запретов.

Так же, как и сновидение, шутка не следует в большинстве случаев никакой логике. Но нашему рассудку и пониманию это безразлично. Все происходит, если мы еще раз вспомним пример ученого Кекуле – сон про уробороса – иррационально. Парадоксальная рептилия через подсознание вползает в наше сознание, и это приводит к новому решению. Фрейд исходил из того, что в восприятии шутки мы становимся детьми, то есть на мгновение возвращаемся в детство, в мир магической игры, часто игры словами. Но я чувствую, что настал момент попрощаться с Марвелли.

21 апреля 2008 года мне позвонила его уборщица. Она пришла в полдень, открыла дверь его однокомнатной квартиры возле мюнхенского продуктового рынка и нашла Марвелли мертвым, сидящим на кровати. У него случился разрыв аневризмы аорты, и магистр магии умер от внутреннего кровотечения. На коленях у него так и осталась стоять тарелка с ужином. Женщина принялась звонить по всем телефонам из записной книжки Марвелли. Я оказался первым, кто снял трубку. Я помнил историю его жизни и знал, что он шларафф. Очевидно, однако, что мюнхенские шлараффы на него обиделись – я не знаю, что между ними произошло, могу только гадать об этом. Как бы то ни было, они отказались от прощания на могиле. Кроме того, Марвелли завещал похоронить себя в Дрездене. Дело не в том, что