Шрифт:
Закладка:
– Не нужно задерживать, у меня своя машина, – признался Красный.
– Тогда чего мы ждём? – спросила Верочка и тоже встала из-за стола. – Едем, Вася!
– Прямо сейчас?
– Конечно, сейчас, пока никто ничего не знает. Тогда и запретить не смогут. Правда, девочки?
Если Красный и удивился скорости и решительности принятия решения, то вида не подал. Только поинтересовался:
– Но будет ли это прилично? Всё же длительное путешествие, остановки и ночёвки в гостиницах…
– Ерунду говоришь, Васенька, – со снисходительной улыбкой ответила Лизавета. – Во-первых, мы поедем инкогнито, а во-вторых, ты у нас великий князь и цесаревич.
– И что?
– Это значит, что ты выше всяких предрассудков и любых условностей. А кто сомневается, тот враг народа и империи.
– Ну, если с этой точки зрения посмотреть, – не стал спорить Вася. – Кстати, вы в дорогу переодеваться будете или в гимназической форме поедете?
– По дороге что-нибудь купим, – отмахнулась Лиза, но потом рассмеялась. – А знаешь, так даже романтичнее будет. Как в романе Набокова, где блестящий гвардейский офицер…
Уже одевшаяся Вера Столыпина вернулась и успела услышать последние слова. Удивлённо подняла брови:
– Лизонька, ты читаешь Набокова? Как тебе не стыдно!
– Я только пролистала и оглавление посмотрела, – смутилась Лиза. – Но вот на сто восьмой странице…
– На сто девятой, – поправила Вера и покраснела.
– А ты откуда знаешь?
Глава 18
Капитан Родионов, лётчик-истребитель из будущего, откровенно не понимал, зачем в Российской империи строят такие дороги. Кому по ним ездить, если автомобильного транспорта совсем мало, а основные грузоперевозки осуществляются железными дорогами и речными судами. Но нет же, строят вот такие вот восьмые чудеса света.
И в самом деле, трасса Санкт-Петербург – Москва – Нижний Новгород – Казань производит впечатление своей монументальностью. По три полосы в каждую сторону с широким газоном между встречками, с виадуками на важных развязках, с шикарными мостами даже через мелкие речушки, с ямскими станциями.
Кстати, про станции стоит сказать отдельно. Название осталось со старых времён, и расстояние между ними до сих пор соответствует дневному конному переходу в сорок километров, но на самом деле это целый комплекс, где можно не только передохнуть уставшему путешественнику.
Ямская станция обычно представляет собой гостиницу, совмещённую с кафе и столовой, бензоколонку с автомастерской, почтовое отделение и пункт охраны правопорядка с несколькими полицейскими при одном пулемёте. И несколько магазинчиков с разнообразными полезными мелочами.
Было видно, что услугами ямских станций охотно пользуются жители окрестных деревень. Во всяком случае, где-то перед Тверью Василий заметил ремонтирующийся в автомастерской старенький трактор, а перед магазином два бородатых мужика грузили в телегу конную сеялку, блестящую от краски и заводской смазки.
Впрочем, почему бы не строить такие дороги при наличии большого количества одарённых-почвенников? Не всем же нравится картошку выращивать, полезные ископаемые искать или вести арыки где-нибудь в Туркестане. А тут работа пользуется уважением и хорошо оплачивается, заодно приобретается необходимый опыт для будущего возведения фронтовых оборонительных укреплений. А что, потренируется человек на дорожном покрытии, выдерживающем пятьдесят лет интенсивной эксплуатации, а потом дот его работы ни один вражеский снаряд не расковыряет. С какой стороны ни посмотри, везде прямая польза.
А какую скорость можно дать на прямой, широкой и почти пустой дороге! Восторг и благоговение! Мощная машина сама летит вперёд и чутко реагирует на любое движение рулевого колеса, широкая резина цепко держит трассу, педаль газа в пол, и… и вопли с пассажирских сидений!
– Васенька, не гони так быстро! – это Вера Столыпина сзади кричит прямо в правое ухо. – Ты же нас убьёшь!
– Вася, потише, ну пожалуйста! – это уже Катя Орджоникидзе. Вопит сзади-справа, но страдает всё то же ухо. – У меня сейчас морская болезнь начнётся!
Лиза Бонч-Бруевич сидит на переднем пассажирском сиденье молча, но одной рукой прикрывает рот, а побелевшие пальцы другой намертво сжались на дверной ручке. Округлившиеся до невозможности глаза неотрывно и гипнотизирующе смотрят на стрелку спидометра.
Да что там смотреть-то? Восемьдесят километров в час разве скорость? Избалованы девушки неторопливой ездой на извозчиках или семейных авто по спокойным улицам Петербурга. Сейчас сорок километров в час уже считаются бешеной гонкой и уделом спортсменов.
– Стекло опусти, сразу легче станет, – не оборачиваясь, посоветовал Красный. – Там на дверке ручка есть, её покрутить нужно.
Страдающая Катя послушно последовала совету, но лучше бы она этого не делала – ворвавшийся поток воздуха захлопал, заухал, загудел на низких тонах, заставляя сердце уйти в пятки. Сначала в левую пятку, потом в правую, потом обратно, и так несколько раз.
Катерина судорожным рывком подняла стекло и угрожающе прошипела сквозь зубы:
– Я тебе это не прощу…
– Извини, – Василий повернулся к девушке, вызвав новый панический писк. Да, писк, потому что на крики сил уже не было. – Я сейчас вентиляцию включу, мне инженер Найдёнов объяснял.
С этими словами Красный ткнул пальцем в кнопку на передней панели. Загорелись многочисленные огоньки, но вентиляция не включилась. Ткнул в следующую – внутри панели что-то зажужжало, но опять не включилось. А вот третья кнопка дала результат, только совсем не тот, что от неё ожидали – зазвучал невидимый оркестр, причём сразу со всех сторон, и послышался чуть хрипловатый голос.
Здесь лапы у елей дрожат на весу,
Здесь птицы щебечут тревожно,
Живёшь в заколдованном тёмном лесу.
Откуда уйти невозможно.
Пусть черёмухи сохнут бельём на ветру,
Пусть дождём опадают сирени,
Всё равно я отсюда тебя заберу
Во дворец, где играют свирели…
Какое-то время кроме музыки и песни в машине был слышен только ровный гул двигателя, но чуть позже с переднего пассажирского сиденья раздалось что-то похожее на сдавленные всхлипывания. Красный старательно смотрел только на дорогу перед собой и левое боковое зеркало. В салонное зеркало заднего вида он заглядывать не решился. Но вот музыка смолкла.
– Ещё…
Голос Вася не узнал, но невидимый оркестр подчинился просьбе и заиграл вновь.
Когда моя душа порвется от натуги,
Истрепана вконец об острые углы,
Дай, Господи, сложить мне голову за други,
Влетев на всем скаку в безмолвье серой мглы.
Мы были заодно, мы жили воедино
И в жизни, как один, стояли на своем,
Деля весь мир на две неравных половины –
Все те, кто против нас, и те, кто ни при чем.
Взрослея не по дням в пожаре русской смуты,
Нам