(И наоборот! Бандюки возлюбили маскарадные погоны, фуражки, лэйблы, мигалки, жезлы полосатые.

Небесполезно при потрошении «дальнобойщиков» на большой дороге: «Стоп! Превысили. Документы! Накладные! Вылезай. Иди! В лес, в лес. Проводим…»

И при квартирных грабежах тоже: «Откройте! Милиция!»

В глазок посмотришь — да, в форме, милиция.

Не все ж такие мнительно-бдительные, как зануда Юдин…

Милости просим!

А вот это зря. Просить милости у честных пацанов, прикинутых под блюстителей закона, бессмысленно. Впрочем, как и у блюстителей, прикинутых под честных пацанов…)

Да! О честных пацанах. Откуда бы знать участковому Воскресенскому и иже с ним, где искать гр. Токмарева А.Д.?! От честного пацана Гены Чепика, больше неоткуда. Ведь так? Он ведь у нас не только честный пацан и школьный друг-приятель, но и законопослушный Кайман, глава охранной структуры «Кайман»! Блиннн… Ладно, после…

Однако в окошко — не вариант. А куда? Варианты? В дверь?

— Вынесу-ка я… Накопилось дерьма… — схватился Марик за пластмассовое ведерко — полное, с верхом. — Мусоропровод — на лестничный пролет подняться, — объяснил с подтекстом, будто Артем впервые в гостях.

— Валяй! — одобрил Токмарев.

И то верно. В подъезде пупсики типа детсадовских-скамеечных вряд ли засели (не тот вариант… пока!), но профилактики ради посидеть где-нибудь рядышком, в машине («Я на машине. Печку включу») — отчего же!

Марик вернулся с пустым ведром и киношным прищуром:

— Они на машине. Сквозь окно на площадке рассмотрел. Милицейский «газик». За дверью подъезда секут. Арт?

Что Арт?! Что Арт?! Подниматься на последний этаж, чердачный люк на крышу, спускаться через другой подъезд?! Хило. Попахивает ширпотребным криминальным чтивом. И нет здесь, сколь помнится Токмареву, чердачного люка… Невольно просожалеешь, что не на Марсе! И что в сутках не пятьдесят шесть часов!

— А давай к Катюхе! — осенился Юдин. — Как я сразу не подумал! Точно! Давай!

Сразу не подумал, Марик, — это точно.

И не сразу.

И не подумал.

И не к Катюхе.

Она же — на Новой земле. В трех домах, в полутора сотнях метров от Токмаревской тещи. Мало того что топать через весь город, в котором задействован весь комплекс оперативно-розыскных мероприятий, но еще и в окрестности, где утречком рвануло и где сейчас густовато… Кроме того, нюанс — сто лет не виделись, мало ли что изменилось за годы и годы! Все изменилось…

— Арт! Она ж теперь не на Новой земле! Ей же Олег наш вещий однокомнатную купил!

— С какой-такой радости?

— Ах, да. Ты ж не в курсе… Ты не в курсе, что ли? Они же… М-м… В общем…

— Понял, старикан, понял. А чего ты жмешься?

— Арт…

— С чего ты взял?! Я-то при чем?! — прокололся на полунамеке Токмарев. — Грешным делом, думал — ты…

— Я?! Мы с ней друзья.

— Мы все с ней друзья… — подхватил Артем в ультразвуковой, то есть недоступной чужому слуху, интонации. — Ты, я, Генка, Олег…

— Да развелись они! Тогда же. Года не прошло… — почему-то утешающе воскликнул Марик.

— Мне-то что? Совет да любовь!

— Арт! Прекрати… Ну кому ты…

— Кстати, Гомозуна вчера видел, — перепрыгнул с темы на тему Токмарев. Не было у него хлопот — подыгрывать мальчиковым рефлексиям Юдина, хранящего в памяти хитросплетения взаимных симпатий-антипатий переходного возраста. — По-моему, Олежек… или я давно с ним не встречался… немножко плох Олежек… — прозапинался в полном соответствии с методикой допроса: я точно не знаю, но априорно сочувствую третьему лицу, и если вы, любезный, поподробней о нем, о третьем, расскажите, мы вместе постараемся ему помочь… Артем и не ожидал от себя невольного злорадства, прикрытого соболезнующей кисеей. — Ноги в гипсе…

— А! Это он в Альпах навернулся! — брякнул Марик. — Что-то такое слышал… А где вы с ним?

— На одной электричке — в Бор.

— Он сейчас в Бору?!

— Надо понимать.

— Тогда проявится.

— У кого?

— У меня. Я ему тут кое-какую ерундовину обещал… Ну и у Катюхи, разумеется… Да! И как? В смысле, вы с ним?

Артем пожал плечами.

— Как так?! — искренне удивился Марик.

— А вот так! — отрезал Токмарев. До Гомозуна ли?! В преддверии (о! буквализация!) догоняющих, наступающих на пятки…

— Арт! — проникновенно воззвал Юдин. — Вариантов-то больше нет.

— Объяснись.

— Говорю же, блиннн! К Катюхе! Ай, ты же не в курсе! Она — на четвертом. Я — на первом, она — на четвертом. Здесь же, в одном подъезде. Мы все вместе обалдели, когда вдруг такое вдруг!.. И я, и Катюха, и Олежек. Мир тесен!

— Спасибо, Марик. Я не от мира сего. В тесноте я — в обиде. Простор мне нужен, знаешь ли!

— Арт! Прекрати!.. Кому ты… В общем, садишься в лифт и…

— Возвращается муж… Альпы, говоришь… из высокогорной командировки. А жена… — сказово-гадко распрягся Артем.

— А по хлебальнику? — угрюмо посулил тишайший пацифист.

— Запросто! — предостерег Токмарев. — Только скажи, кому. И я — запросто!..

— Арт!!! Прекрати! Что ты, в самом деле!..

Токмарев набрал воздух в легкие, выпустил на медленный счет от одного до тринадцати. Никто никому ничего в этой жизни не должен. Почти стих.

Вольно Марику изображать из себя умудренного библейца, над которым годы невластны.

А властны?! Марик, кажется, действительно вообразил, что неявное тяготение Артема к Катюхе (взаимное?) десятилетней давности — песнь песней.

Да: эту песню не задушишь не убьешь, не убьешь! Но: эту песню запевает молодежь, молодежь!

Токмарев и рад бы причислить себя к молодежи, да грехи не пускают, былое и думы. Не мальчик, но муж. И — не Катюхин муж, а Натальин. В сущности, большого значения не имеет. Но в той же сущности… не умножай сущностей, кроме необходимых.

При размышленьи здравом, в сложившейся ситуации Катюха — наиболее оптимальный вариант. Не в смысле «сольемся в экстазе, дорогая!». Но в смысле «дозволь перекантоваться, подруга… в смысле, друг!». Вы помиритесь с ним при размышленьи здравом. Да мы, в общем-то, и не ссорились… Что бы там, в прошлом (а в будущем?! в будущем?!), не брезжило, главное — перекантоваться где-то как-то минимум час.

Ибо:

Через час участковый Воскресенский — тук-тук-тук!

За отпущенный срок гр. Юдин М.Б. должен бы дозвониться по шесть-тринадцать-тринадцать или по ноль-два и удостовериться — участковый Воскресенский, есть участковый Воскресенский. Не дозвонился — его беда. Не вина… никто вас ПОКА ни в чем не винит, гр. Юдин М.Б., но — беда.

Впустите доброго человека, старшего сержанта… а не то он выломает дверь!

Пардон! Егор Матвеич, конечно, великий человек, но зачем же двери ломать? Проходите, располагайтесь. Чего надо-то?

А нет ли