– Капитан, я не могу представить, что может быть важнее обеспечения порядка на крупнейшем за год политическом митинге в Саванне.

– Я скоро буду, сенатор. А что касается вашего вопроса, то мы ведем сложное расследование убийства – то самое, которым вы лично так интересовались.

– А кто виноват, что оно до сих пор не раскрыто?

Капитан отключилась. Дрейтон передал рацию сержанту и обернулся к начальнику секретариата.

– Я думал, у вас все под контролем.

– Да, сэр. Все будет в порядке, сэр.

– Боже мой, что за сборище недоумков! Идем обратно к автобусу. Гример уже должна прийти, а мне еще нужно подготовиться.

Дрейтон забрался в автобус как раз в тот момент, когда пришли визажистка и две ее помощницы со всем своим оборудованием.

– Поднимайтесь, – сказал сенатор. – Вперед и с песней!

В автобусе установили переносной гримерный столик с креслом. Дрейтон осторожно сел в него, поддернув брюки, чтобы не смялись стрелки, и положил голову на подголовник.

– Обратите особое внимание на нос и глаза, – сказал он визажистке. – Сделайте так, чтобы не было видно сосудов. Камеры будут снимать с разных сторон при ярком свете прожекторов, так что проследите, чтобы грим продержался не меньше двух часов.

– Конечно, сенатор.

Он прикрыл глаза, пока визажистка работала над его лицом – замазывала сосудистую сетку и темные круги под глазами, разглаживала морщины и тонировала пигментные пятна.

Сенатор постарался расслабиться и больше думать о предстоящем выступлении, а не о хитрожопом клоуне-конкуренте, который, как показывали опросы, вылез вперед. Этот митинг должен пресечь все его потуги на корню. В мыслях Дрейтон уже слышал одобрительный рев толпы, видел море сияющих лиц, реющие над ними транспаранты и себя самого, выходящего на сцену под звуки оркестра. Такие моменты всегда были для него самыми волнующими.

47

В семь тридцать вечера Пендергаст позвал Констанс, и она вошла к нему в спальню через дверь, соединявшую два их люкса. Комната была чистой и аскетичной, как всегда выглядели покои Пендергаста. Он наверняка попросил убрать те предметы мебели и украшения, которые посчитал слишком вызывающими.

– Констанс? – сказал Пендергаст. – Подойди сюда, пожалуйста.

Голос доносился из-за двери в дальней стене спальни. Констанс знала, что он сам выбрал себе этот номер, потому что в нем была дополнительная комната. Служащие отеля уверяли, будто бы в свое время там находилось снайперское гнездо, из которого стреляли в приближающихся янки. Констанс пересекла спальню и с любопытством заглянула в дальнюю комнату.

Пендергаст превратил ее в своего рода личный командный пункт. Выкрашенные очень темной охрой стены с единственным узким окном придавали правдоподобия истории о снайпере. Крохотная комнатка была завалена книгами: по местной истории, астрофизике, суевериям Восточной Европы и дюжине других вопросов, казалось бы ничем между собой не связанных. На стене висели карты Саванны, старинные и новые, с помеченными маркером объектами. Констанс понятия не имела, когда и где Пендергаст раздобыл все это.

Но больше всего ее потряс вид самого Пендергаста. Покрасневшие веки, еще более бледная, чем обычно, кожа. Он был напряжен и очень взволнован. Пендергаст сидел за столом, и винтажная лампа «Эмералит» отбрасывала на груду книг и карт абсентовое пятно света. Несмотря на беспорядок в комнате, на самом столе стояла только бутылка «Лагавулина» и наполненный до половины стакан, а рядом лежала упаковка таблеток. Это тоже встревожило Констанс, как и поведение Пендергаста.

– Садись, пожалуйста, – сказал он.

Она села напротив него.

Пендергаст наклонился к ней:

– Надеюсь, ты простишь меня, дорогая Констанс, если моя просьба покажется тебе бестактной. Нам нужно действовать быстро. Я сложил вместе кусочки пазла, но некоторые из них сомнительны, а другие не совсем подходят. И здесь мне нужна твоя помощь. Если я все правильно понимаю, все ответы может дать только Фрост. И только ты способна добиться их от нее.

– Скорее всего, Фрост еще спит. Обычно она встает к десяти вечера.

– Возможно, тебе придется ее разбудить. Ты ведь теперь на дружеской ноге с этой пожилой дамой, стала ее наперсницей.

– Я бы не стала называть себя наперсницей.

– Но ты же чувствуешь определенную общность с ней, правильно?

– Да, можно сказать и так.

– И она тоже это чувствует?

Констанс кивнула, а затем на мгновение засомневалась. Пендергаст всем своим видом выражал решимость и нетерпение, и все же она должна была это сказать.

– Алоизий, общность… это еще не все.

– А что же еще?

– Она знает, что я… не такая, какой кажусь.

– Ты уже говорила об этом.

– Она сказала, что у меня такие же глаза, как у нее, только еще старше. Сидя там, разговаривая с ней… я видела себя на том диване в окружении пыльных книг, ведущую дневник, который никто никогда не прочитает. – Она вдруг подалась вперед и наклонилась через стол. – Алоизий, правда в том, что я уже была этой женщиной. Все те десятилетия, на которые доктор Ленг искусственно продлевал мою жизнь, удерживая в том особняке, я была Фелисити Фрост… запертой в молодом теле вместо дряхлого. А теперь Ленг мертв, и я старею с обычной скоростью…

Она замолчала и откинулась назад.

– Значит, я обречена прожить это дважды? Я уже состарилась. Неужели ты не видишь?

– Вижу, Констанс. Я мог бы сказать, что понимаю. Но никто, никто не может в полной мере прочувствовать благословение – проклятие – такой жизни. Все пережитые тобой ужасы, все проведенные в одиночестве годы… это бремя, о котором ты никогда не просила. И тяжесть которого, увы, никто, кроме тебя, не может понять.

Констанс сидела и молча смотрела на него.

– Однако ты столько рассказала, нашептала мне, что я знаю твою историю почти так же хорошо, как ты сама. Твоя жизнь иная, чем у Фелисити Фрост. У тебя есть я.

– У меня есть ты, – отдаленным эхом повторила она.

– Констанс, – снова заговорил Пендергаст, – я не знаю, как…

– Может быть, ты и не знаешь, – перебила она его. – Зато знаю я. Так что давай вернемся к причине, по которой ты меня позвал.

– Моя дорогая Констанс…

– Тебе опять нужна моя помощь. Так что это за вопросы, задать которые ей могу только я?

Пендергаст помедлил, затем посмотрел ей в глаза и не стал продолжать. Вместо этого он достал из жилетного кармана сложенный листок, похожий на бланк авиакомпании.

– Четыре вопроса.

Констанс начала разворачивать листок, но Пендергаст накрыл ее ладонь своей.

– Сначала Фрост может попытаться соврать, – в конце концов, большую часть жизни она провела