Шрифт:
Закладка:
— Где? Где я? Что… что произошло? — ошарашенно прокручивались вопросы в голове.
Я сидел в лесу и солнце то скрывалось за ветвями деревьев, то светило вновь. Рот вязало чем-то тягучим, в глотке стоял приторно-сладкий привкус концентрированного яблочного сока, а в зубах что-то застряло. Верх груди и низ шеи горели, будто прижгли калёным железом. По рукам текла и капала с локтей фиолетовая жижа, а ладони сжимали нечто тёплое и склизкое.
За секунду осознание произошедшего выбило всё хладнокровие: руки задрожали, взгляд испуганно забегал. И застыл на развороченной верхней половине осквернённого кабана, с отскоблённым от рёбер мясом.
Окончательно осознав произошедшее — я попытался вскочить на ноги и убраться подальше. Вместо этого запнулся на ровном месте и упал, неприятно ударившись задницей о какую-то палку. Боль привела меня в чувства: страх отступил, хладнокровие завладевало рассудком. Наконец получилось осмотреть себя полностью, залезть грязными пальцами в рот и отковырять от зубов остатки мяса. Начинало тошнить. Следовало срочно встать, иначе голод вновь свернёт меня в три погибели. Но сил не было, поэтому я опёрся рукой об дерево.
Кожей ладони я чувствовал что-то тёплое, влажное и шершавое, похожее на древесную кору. И ещё какая-то выбоина. Меня пробил озноб. Я медленно поднял взгляд от земли и чем выше смотрел, тем реже дышал.
Рука лежала на глубокой вертикальной выбоине с сочащейся густой жижей бледно-оранжевого цвета. Начинаясь в десятках сантиметров от земли, выбоина шла вверх по стволу, не доходя до размашистых ветвей, метавшихся из стороны в сторону в попытке поймать ветер. Под испещрённой тёмно-коричневой корой чувствовалось движение внутренностей.
Не знаю, как долго я стоял посреди скверного леса, подпирая рукой порченое дерево и мысленно прощаясь с мамой и сестрёнкой. В норму меня привёл мощный порыв ветра. Он принёс влажный воздух, а небо из серого превращалось в чёрное. Начиналась буря.
Я собрался с духом и убрал руку со ствола. Ничего не произошло. Древень игнорировал меня, как того козла.
Не веря в происходящее, я с какого-то дуру решил вновь дотронуться до коры, но одёрнулся: паранойя так громко заорала, что моя тщедушная душонка чуть в пятки не ушла. Но паранойю заткнула любознательность, я дотронулся до древня. Реакции не последовало. Я вновь убрал руку, и вновь дотронулся. И вновь, и вновь — пока окончательно не надоело.
Сегодняшний день ничем хорошим мне не грозил, следовало поскорее убраться из скверно леса. В ста метрах лежало чёрное шерстяное полотно, а рядом с ним — задняя часть скверного кабана… без внутренностей.
Стоило шагнуть за пределы скверны по направлению к полотну, как в ногах появилась слабость, руки задрожали, взгляд поплыл. Я рухнул на колени. Сердце вновь учащённо забилось, лоб покрылся испариной. Обезумев от страха, я как можно быстрее вполз обратно в скверный лес. Где всё признаки голода испарились.
На макушку с задорным стуком упала капля дождя. Добраться до пещеры раньше, чем хлынет ливень — невозможно. Она в двадцати километрах и добираться до неё минимум часа четыре. Это если меня не будет крутить от голода, как сегодня: когда я едва не полетел вниз по склону с горы; пока я шёл на запад надеясь найти хоть что-нибудь съестное; когда я практически полз за козлом и всё время думал, почему рогатая скотина игнорирует меня. И вот ответ: я для него не больше, чем суетящееся порождение скверны.
Я выругался в сердцах. Вот если бы стрелы в новом облике не были такими бесполезными. Пятьдесят метров, пятьдесят метров и всё, «Магическая стрела» растворяется в воздухе. Но ведь в моей истинной форме рабочее расстояние у стрел порядка восьми сотен метров. Восемьсот против пятидесяти. Именно поэтому я вообще ничего и не смог сделать, лишь плёлся за козлом. Думал, что он остановиться травку пожевать, но вместо этого он предпочёл прогуляться по скверному лесу.
Теперь оказалось, что я сам как порождение скверны: она на меня вообще не реагирует. И пропавшее чувство голода, и усталость. Да я мыслю нормально, а не как биоробот односложными командами: нужно попить; нужно спуститься; аккуратно; пить воду; вода — вкусно; козлик — вкуснее; согласен на мышку; надо поесть; пойду туда; и так далее. Придётся ночь провести со скверной в обнимку, раз меня не выкручивает от голода. Но следует забрать полотно: хоть от дождя укроюсь.
Добраться до полотна оказалось не самой простой задачей. Стоило выйти за пределы скверны, как голод вновь сковал тело. Пересиливая боль, я полз к намеченной цели. С меня стекала тонкими струйками дождевая вода, когда полотно наконец сжали пальцы.
Дождь перешёл в ливень, когда я заполз в скверный лес, присел на корточки и кое-как укутался в полотно. Несказанно радовало, что подарок Кагаты оказался ещё и непромокаемым: капли дождя барабанили, скатываясь ручейками на землю. Звонкий перестук смешивался со звуком ветра и скрежетом ветвей поражённых скверной деревьев. Получилась настолько прекрасная мелодия, что сон забрал меня в мгновение, невзирая на жар и боль в верхней части груди и в нижней части шеи. Последние три дня из-за сильного голода я не спал, но мечтал об этом.
Пробудившись, я не сразу понял почему меня окружает что-то чёрное. Вначале я подумал, что скверна сожрала меня — но потом вспомнил про полотно. Стало чуть легче, ведь я ещё жив.
— Вот тварь, а, — мысленно выругавшись, я припомнил ещё раз всё произошедшее и пришёл к выводу, что дела мои плохи. К тому же пропал правый сандаль. Просто взял и пропал, испарился, исчез, как сквозь землю провалился, будто его скверна поглати…
Я за секунду пробежал тридцать метров и кубарем вылетел из скверного леса, рухнув животом на нормальную землю, с выставленными вперёд руками, сжимая в них чёрную шерстяную ткань с вышитым золотым узором.
Минуту я смотрел на полотно, пытаясь определить: исчезнет? Даже когда живот вновь скрутило — я всё смотрел, не отводя взгляд. Было страшно до седой шкурки, что по собственной глупости я чуть не лишился самой важной вещи для моего выживания. Но шли минуты, а в руки всё так же сжимали шерстяную ткань.
Устало выдохнув, я расслабился и уткнулся лицом в землю. Последние дни явно запомнятся мне на всю оставшуюся жизнь. Но нет худа без добра: голод немного отступил. Руки не так сильно дрожали, взгляд практически не плыл. Можно потихоньку отправляться к пещере. Было бы неплохо дойти до небольшого леса и отмыть с тела засохший ихор — но хватит ли сил? Ведь ещё в пещеру подниматься, и сандалии новые сплести.
Стоило вспомнить про утерянный сандаль, как захотелось закинуть в порченый лес оставшийся, чтобы скверна подавилась. Но я решил поступить мудрее и провести эксперимент: посмотреть, как быстро скверна поглотит ту или иную вещь. Пусть будет пучок травы, ветка, камень, сандаль и скручёнка. Есть подозрение, что скверна не успела сожрать второй сандаль лишь потому, что в его подошве на две скручёнки больше.
Спустя два часа пути, когда пришло время очередного привала — я чуть не распрощался с рассудком. Застывший ихор на моих руках с едва заметной дымкой испарился. Но между зубов ещё оставались маленькие кусочки склизкого мяса. Я отковырял один, поместил между пальцев и сжал их в кулак. Спустя два часа аккуратно разжал кулак. Пусто. Кусочек мяса испарился, не оставив и следа, подтверждая самую отвратную мысль.
— Выкуси, — я посмотрел на искорёженные деревья. — Я никогда не буду твоей частью, хоть десять тысяч раз оскверни меня!
Сплюнув, я продолжил идти по краю преддверья скверного места. За всё время получилось заметить лишь два вида порождений: древни и кролики. И даже не смотря инстинкт самосохранения и орущую благим матом паранойю — мозг самостоятельно строил планы насчёт кроликов.
Родилась самоубийственная идея — завалить кролика, распотрошить и надеяться, что после испарения останутся острые когти. Но пятьдесят жалких метров кроль преодолеет за считанные секунды, а учитывая их стадный инстинкт и кучкование в группы по трое — меня первым разорвут. Да, древень не реагировал на меня, как и остальные порождения не реагировали на козла. Скорее всего, кролики тоже не заметят дракона в облике голого ящеролюда. Но если проявить агрессию, что тогда? Пока это не выясню — рисковать не буду. Вот только выяснить получится лишь на скверном кабане. Он хоть и зараза толстокожая и жизней у него явно больше, чем у тех же кроликов или волков —
