даме так хочется, то почему бы не порадовать ее, тем более, я обещал, что право меня приодеть — за ней. Слово надо держать.

— Ну что, молодой человек, обе пары запаковывать с рубашечкой? — спросила продавщица.

— Сколько стоит? — уточнил я, вертясь возле зеркала. Варенки, блин… Дожил!

— Обычно я прошу девочек торговать по тысяче за джинсы и восемьсот за рубашку, но! — торговка указательный палец подняла. — Вам повезло, сегодня мой реализатор выходная, и я сама стою на точке. А значит, только для вас могу сделать скидку в сто рублей! Две тысячи семьсот за все.

Я еще покрутился возле зеркала, руками пошевелил, чтоб нигде ничего не жало.

— Две шестьсот — и беру.

Продавщица задумалась, изображая умственные потуги. Я-то знал хорошо, как образовывалась цена на подобного рода рынках. И те же Мальвины на рынке в Турции, откуда челноки их привезли, стоят раза в четыре дешевле… Понятно, что транспортные расходы, навар, но, блин, накрутка по-любому как минимум в два раза. А то и больше.

— Ладно, две шестьсот пятьдесят, как от сердца отрываю! Уговорили, — выдохнула торговка.

— Лид, дороговато, мы, кажется, в другом месте по восемьсот пятьдесят видели джинсу, у того, носатого? — повернулся я к девушке.

Ни в каком другом месте мы не были, но мне хотелось еще поторговаться и скинуть цену. Лида уже возилась рядом с женскими мальвинами, размерами поменьше, и уже успела отложить пару моделей на примерку. Сама, в отличие от меня, девчонка наверняка знала свой размер в точности до миллиметра…

— Ага, — автоматически ответила она мне, вряд ли вообще услышав мой вопрос.

— Так что извините за беспокойство, — я как будто виновато плечами пожал.

— Ох, в неловкое положение вы меня ставите, — призналась продавщица. — Ну так и быть, если ваша девушка что-то себе присмотрит, отдам по восемьсот пятьдесят. Больно вы красивая пара, глаз радуется.

Я улыбнулся кончиками губ. Что правда, то правда, смотрелись мы с Лидой очень даже мило. Девчонка миниатюрная, худенькая, а я достаточно рослый и крепкий парень, на две головы ее выше. Но самое главное — мне удалось скинуть стартовую цену аж на триста рублей. Уверен, что даже при такой расценке продавщица останется в наваре, просто чуть меньше, чем бы ей хотелось, и мне на душе радостнее (не думал, что умею торговаться, вот ведь как рыночная атмосфера на меня подействовала).

— Сереж, как тебе? — Лида вытащила уже третьи джинсы подряд, тоже вареного цвета, как у меня.

— Великолепно, — я плечами пожал, догадываясь, что аптекарша хочет выглядеть со мной одинаково и поэтому выбирает такого же цвета джинсы.

Я сразу натянул на себя синие мальвины, решив расстаться со старыми брюками. Джинсовую рубашку тоже не стал снимать. Сидит она и правда хорошо, этого не отнять. Продавщица нисколечко не возразила, когда я отправил старое шмотье в её корзину с мусором. Вон там брюкам и рубашке самое место, буду моднявые вещички носить, а не вот это все, колхозное. Решил сразу рассчитаться, полез в карман и понял, что в моей пачке бабок остались только пятитысячные банкноты. Ну, это не мои сложности, поэтому я спокойно сунул одну продавщице. Та взяла, взглянула на купюру, проверила на солнце и удовлетворенно кивнула. Расстегнула сумку, хорошо так бабками наполненную, видимо, мы сегодня были далеко не первыми и вряд ли последними покупателями. Порылась в сумке.

— Может, подождем, пока девушка выберет, а то не будет сдачи, под вечер один крупняк, все Зинка, буфетчица, перетягала.

Я подумал, что меня снова хотят нагреть по формату «нет сдачи», поэтому замотал головой.

— У коллег поспрашивайте. Даже если мы еще пару шмоток возьмем, без сдачи не получится.

— Тоже верно… — сразу кивнула та. — Мань! Пятерку разобьешь?

Маней оказалась дамочка из точки напротив, продававшая женские сарафаны, судя по всему, сшитые собственными руками. На такие для большей солидности, нашивали «фирму», чтобы под категорию «американское», а равно модное, попасть.

— Подходи!

Продавщица вышла со своей точки, тряся купюрой, чтобы к Маньке на точку сходить. Я обратил внимание, что неподалеку сидит на корточках мужичок лет пятидесяти. Судя по цвету кожи, по пестрой одежде и цепи из желтого золота — цыган. Мужик с щетиной, густой, как обувная щетка, докурил сигарету, затушил. Вроде и не трогает никого, но все равно напрягает жутко. Я заметил, что видя, как вышла из-за прилавка продавщица, он поднялся на ноги. Будто бы не при делах, просто покурил и по своим делам дальше пошел, но нет… Цыган еще прекрасно видел, что бабок в «торгашке» на поясе продавщицы — немерено, а значит, есть чем поживиться. И почему-то у меня сразу в голове щелкнуло — быть беде. В свое время приходилось слышать немало историй от челноков 90-х о том, как такие сумочки, чик! — и подрезали.

Следом еще одна цыганка появилась в конце ряда и вдруг истошно заверещала.

— Плохо, помогите!

Ага, начался театр. Ясное дело, все тут же устремили на цыганку внимание, Манька и моя продавщица — в их числе. Я, признаюсь, тоже на секунду взгляд перевел. А когда вернул обратно, чувствуя, чем тут пахнет, увидел, как цыган, на крик, как ни странно, вовсе не реагирующий, провел по сумочке торговки вдруг появившимся из ниоткуда лезвием маленького ножичка. Дерматин легко поддался, цыган сунул руку в сумку, чтобы под шумок обчистить женщину, и в этом момент наши взгляды пересеклись.

Глава 21

Цыган медленно покачал головой, давая мне понять — не лезь, не стоит. Эта постанова не для тебя, иначе хуже будет.

Ну-ну.

Весь мир театр, а актеры в нем мы, или как там говорится? Терпеть не могу плохую игру и дешевые постановки. А вот деньги цыган отдаст, по-хорошему или по-плохому — это уже ему выбирать.

Я резко двинулся к цыгану, перепрыгивая через прилавок. Как раз тогда, когда тот уже собрался мотать удочки, «подрезав» у продавщицы выручку. Ушло они работают, группой, знают, где на человеческие слабости надавить и целые спектакли ставят. Так и сейчас, часть народа бросилась к вопящей цыганке, взгромоздившей на себя роль «несчастной женщины», а сама продавщица только сейчас поняла, что ее ограбили. Выпучив глаза, женщина щупала свою сумку, приходя к осознанию, что денег там больше нет. Выпотрошили ее, точно так, как делали с сотнями других челноков по нашей необъятной стране. В наглую и открыто.

— Милиция! — завопила продавщица на весь торговый ряд. — Грабеж средь бела дня. Караул!

Женщине мигом поплохело, лицо цвета мела сделалось, и, теряя сознание, она упала на руки прохожих посреди торгового