всех сторон, но на северной и западной окраинах уже грохотал настоящий фронтальный бой. Значит, в город вступила дивизия. Но меня больше всего тревожили звуки боя с восточного направления, где наши ребята грудью встали на пути танковых батальонов. И пока я считал минуты и секунды, со всех сторон к центру площади поодиночке и группами начали подбегать бойцы. С каждой минутой людей вокруг становилось всё больше. Похоже, всё оборачивалось не так уж и плохо. Тьфу, сглазил!

— Быстро осмотреться, кого нет! — крикнул я, выстреливая ещё тройную ракету.

— Нет Седых, Мирошниченко и Сидорчука.

По спине пробежал холодок. Нет снайперов и охотника.

— Кто их видел последним?

— Я видел на крыше вон того дома.

— Так. Савченко, Махров проверьте, что к чему. Остальным занять круговую оборону.

Я торопился, потому что на северной и западной окраинах звуки боя заметно усилились и распространились. Похоже, дивизия уже проникла в город, и нам тут больше делать нечего.

Через четверть часа пришли перепачканные в извёстке пятеро: Савченко с Махровым привели снайперов и охотника. Оказывается, Матвея Степановича привалило упавшей балкой чердачного перекрытия, снайперы взялись его освободить, но самим силёнок не хватило. Время неумолимо ускользало, я укоризненно мотнул головой и крякнул с досады.

До своих машин добрались без проблем, но прежде, чем тронуться пришлось немного повозиться, растаскивая с пути трупы немцев. Освободив дорогу, мы рванули на восточную окраину.

После очередного поворота стало видно зарево, и резко усилился грохот боя. На развилке моя группа разделилась: взвод направился налево на помощь Пилипенко, а я сам с штурмовиками и двумя расчётами пулемётов рванул направо. Там изрядно полыхало, и темноту сотрясал оглушительный грохот, который, впрочем, скоро перестал восприниматься. Тут обстановка накалилась до крайности, и мои бойцы держались на пределе. И виноватым в той ситуации я посчитал себя. Вся беда в том, что за ум и глупость отвечают одни и те же извилины, неудачно шевеля которыми, давеча я направил направо небольшие силы, считая, что основной удар немцы нанесут слева вдоль главного шоссе. А тут на правом фланге ни с того, ни с сего из темноты вылезла туева хуча железных гансов, не меньше танкового батальона. А пехоту вообще подсчитать невозможно.

Однако суетиться и менять что-то было поздно и невозможно. Привыкшие к темноте глаза сразу охватили поле боя, которое открылось из-за развалин какой-то фабрики или завода. Всё пространство перечеркивала густая сетка строчек трассеров. Огненные росчерки тут и там упирались в стены, землю, броню, брызгая красными и зелёными искрами рикошетов. Впереди во множестве мелькали смутные фигуры и тени. Наполненная дымом тусклая летняя ночь, подсвеченная пламенем горящих танков и деревянных строений, позволяла разглядеть кое-какие детали. К тому же с той стороны смутное марево продавливали лучи десятков фар.

Фактически всю оборону держал наш танк, который занял удачную позицию между остатками стены и нагромождением битого кирпича. Оттуда он полностью контролировал ближнюю и дальнюю дороги и поле между ними, и вколачивал в цели снаряд за снарядом. На ближней дороге в свете бензинового пламени виднелись горящие и дымящиеся корпуса с крестами. Дальнюю дорогу было видно хуже, но и там пожары выхватывали из темноты перекошенные стальные коробки. Немало подбитой техники раскорячилось между дорогами на поле. По их скоплению было ясно, что они пытались обойти заслон. Я не мог поверить глазам и удивлённо присвистнул.

Однако и нашим танкачам тоже изрядно доставалось. Вся земля около танка была растерзана десятками воронок, а саму тридцатьчетвёрку густо покрывал слой комьев земли, разного мусора и обломков кирпича. Правее в темноте хлёстко лупила зенитка, контролирующая дальнюю дорогу. Рядом с ней коротко рычал ДШК. Там же коротко бил пулемёт. Левее танка за остатками фундаментов в стене зияла дыра, и из того проёма с кузова Опеля частыми очередями стрелял другой ДШК. Не умолкали пулемёты, и трещала винтовочная стрельба. Слева в стороне главного шоссе на фоне зарева громыхали пушки, вспыхивали взрывы. Темноту рвали вспышки и всполохи. Выброшенная в воздух земля не успевала оседать, а ночной воздух, казалось, загустел от свинца, рваного железа, дыма и поднятого мусора. В грохочущем месиве людей и железа что-то двигалось, лязгало, пыхало выхлопами, взрывалось, чадно горело и сверкало вспышками выстрелов.

Резкий удар выстрела нашего танка заставил дёрнуть глазами в ту сторону. Д-ду-х, и в поле полыхнул очередной факел. Вдзи-инь, вдзи-инь, — один за другим ударили снаряды в башню и улетели мгновенными прочерками в темноту. Башня коротко гуднула. Какой бы не была надёжной броня, но ребятам внутри сейчас приходится туго.

Не желая попусту рисковать, я отвёл штурмовиков от танка влево, где ДШК прочерчивал темноту яркими прочерками трассеров. Здесь рулил Сашка, который из-за оглушительного грохота и шума орал, не выбирая выражений.

— Жив, командир! — чумазая физиономия Сашки оскалилась в улыбке.

— А, шо нам будет.

— Добро! — и он выдал замысловатое ругательство. — Ставьте вон там пулемёты, а то пехота и лёгкая броня прут беспрерывно!

Немцы раз за разом пытались прорваться по обочинам дороги и под откосом. В багровом полумраке мелькали фигуры в касках с ранцами, и наши пулемёты уже устали собирать свою кровавую жатву. Истошные предсмертные крики добавляли свой аккорд в душераздирающий реквием ночного боя. А сзади со стороны города с нарастающим грохотом накатывали волны большого сражения.

В безумии боя, как всегда, время потеряло свой ход, перепутав минуты и часы. Однако постепенно грохот со стороны города превратился в шум, потом остались только отдельные звуки. У нас тоже вдруг немцы откатились, прекратив обстрел и атаки. Не доверяя свалившейся тишине, я выждал с четверть часа, пока не убедился, что противник на самом деле отступил.

На развилке дорог открылась потрясающая картина разгрома немецкой техники. И хотя предутренние сумерки и дым мешали разглядеть подробности, а колышущийся воздух искажал перспективу, привыкшие к неверному свету глаза увидели многое. Сейчас в темноте горелые и битые танки не поддавались подсчёту, поскольку их вереница растянулась вдоль дороги, рядом с ней и на прилегающем пустыре. Между воронок и разного мусора громоздились обгорелые глыбы танков и остатки машин. Кое-где полыхала техника, тут и там доносился треск горящих патронов и хлопки снарядов, стоны и умоляющие голоса раненых. И среди этих звуков отчётливо слышался гул танковых моторов, удаляющихся в сторону Коссово. Постепенно стали возвращаться чувства, и накатили волны вонючего дыхания войны — отвратительная смесь убийственных запахов, которые наверно теперь будут преследовать меня даже во сне.

Из укрытий тут и там поднимались бойцы усталые, но ужасно