Шрифт:
Закладка:
К весне Олегова дружина разрослась до тридцати двух сотен, а резерв ещё на восемнадцать за счёт пришедших из Белоозера и иных вольных варягов. Рядом с сарским торжищем возник и обустроился военный лагерь, в котором теснились войлочные шатры, утеплённых овчинами и иными шкурами. А ближе к весне варяги и горожане поставили в два ряда десять длинных воинских домов на четыре сотни человек каждый.
Долгая зима прошла в трудах и заботах. Самым трудным делом стало обучение варягов правильному строю, боевым перестроениям и манёврам. Лишь к весне после показательных учений упрямцы поняли превосходство и силу боевого порядка. На многочисленных совещаниях с ярлами и сотниками со скрипом и руганью всё-таки удалось выработать план военной кампании. Ну, а наша восьмёрка и без того его чётко представляла.
Как предсказали волхвы, в начале февраля, в перуновы дни Ингегерд родила крепкого и здорового мальчишку. Мать назвала его Ингваром, варяги сократили его имя до Игобора, а славяне и русы вовсе превратили в Игоря. Месяцем позже Инга родила Олегу дочь, которую в честь отца назвали Ольгой, но кормилица-славянка упорно называла её Прекрасой.
По просьбе Ингегерд Олег вместо родного отца принял Игоря в род. Он взял его на руки, высоко поднял, показав собравшимся варягам, и назвал имя. Положив ребёнка в люльку-колыску, Олег чуть надрезал себе палец, поставил на лбу Игоря пятно крови и положил рядом с ним меч. «Да будет сей клинок его наследством, а иное он сам им добудет». Вот так вышло, что приняв Игоря в свой род, Олег принял на себя заботу о его судьбе.
Отправляться на запад решили после схода полой воды. Проблемой стала лишь необходимость переправить на четыреста вёрст 32 боевые сотни со всем вооружением, снаряжением и припасом. В конце концов, решили перебросить войско в два приёма на сорока судах.
В апреле, или по-здешнему в березоле-месяце раньше срока вскрылись реки. На неделю залило все окрестности, превратив озёрный край в сплошное болото. Пока стояла вода, а потом сохла непролазная грязь, варяги сняли струги и лодьи с подпорок и вытащили из корабельных сараев снеки. Соскучившись по работе, все принялись азартно конопатить и смолить борта, хоть они уже были и проконопачены, и просмолены. В воздухе почти ощутимо повисло ожидание боевого похода. И степенные ветераны, и непоседливые новики тщательно оселками до бритвенной остроты выглаживали клинки и начищали доспехи, с нетерпением поглядывая на убывающую воду и подсыхающие дороги. Но вот уже и суда загружены, и мечи наточены. Пора.
Трубы проревели на восходе солнца в день Красной Горки, когда славяне и русы вставали до рассвета и с вершин уже просохших холмов-горок встречали утреннюю зарю, моля Ярилу, Ладу и Лелю, и, конечно, светлого Хорса дать земле и всему живому тепла и света.
В первую очередь в путь отправились наши шестнадцать сотен. Длинная череда разных судов, глубоко сидя в воде от избытка груза, медленно выходила на Волгу, вытягиваясь против течения. Они вставали вдоль берега, поджидая иных, чтобы потом всем немалым караваном в четыре десятка бортов отправиться против течения на закат в сторону земель русов.
Идущий головным кормщик Хабор привычным махом вонзил топор в дерево рулевого весла и, оглянувшись на множество судов, сдвинул шапку на затылок и задумчиво почесал голову, прошептав в густые усы:
– Не оставь нас огненный конь Хорс, спаси от морока и не позволь душе омрачиться. Дай быстрый Стрибог нам ветер в парус. А ты, Перун молниерукий, даруй нам силу и ярость.
– Ты что там бормочешь, уважаемый Хабор, – спросил Ополь, незаметно обводя камерой панораму и останавливая её на кормщике.
– Да, вот прошу богов, чтобы они научили тебя вместо иголок в нурманов мечи втыкать.
– А, ты думаешь не умею?
– Уметь то может и умеешь, но… ты там не очень то геройствуй, а то подсекут невзначай, и кто тогда лечить меня станет. А на твоё умение найдётся иное, и что толку тогда от него, – кормщик встопорщил усы и уставился вдаль, а растерявшийся Ополь так и не понял, похвалили его или наоборот.
Растянувшись на версту, суда направились вверх по течению вплоть до волжских истоков. Там на водоразделе в великом и таинственном Окском лесу ярл Олег и решил высадить войско, разбить лагерь и отправить суда назад, а после прихода второго каравана идти походом в верховые земли русов.
Шесть дней прошли незаметно в посменной гребле и ожидании конца пути. Тянули вёсла в удовольствие, греясь, гоняя кровь и разминая застоявшиеся гребные мышцы, шутили и балагурили. Варяги плыли на войну.
Древний Окский лес мог бы показаться непролазными дебрями с многовековыми неохватными деревьями, глубокими оврагами, завалами валежника и болотами, если бы не пяток опытных охотников-проводников.
На седьмой день порожние суда ушли назад за оставшимися сотнями, а авангард варяжского войска миновав протяжённую болотистую низину, источающую сернистый запах, вышел на покрытую редколесьем возвышенность. Дальше до самого водораздела тянулся старый дремучий лес, первозданная чаща. На открытом месте просторной луговины между двумя пологими холмами мы начали устраивать лагерь. Застучали топоры, и вскоре поднялись сотни палаток и навесов, с шатром ярла в центре лагеря. Не прошло и суток, как в диком безлюдном месте закипела жизнь большого воинского лагеря.
Сияли солнцем тихие майские дни. Красавица весна уже разбудила всё живое, и от восторга разная живность отчаянно суетилась и орала, стремясь перекричать друг друга.
Все мы, восемь иновременцев, восемь сотников, не взирая на походную неустроенность продолжали тренировать и натаскивать свои ватаги. Дело в том, что хитрый Олег не стал ставить нас над опытными ветеранами, ибо тем невместно, и потому все восемь наших ватаг фактически состояли из молодых варягов и новобранцев. Но, слава богам, наши новики совсем не походили на призывников в армию нашего времени с тонкими шеями, оттопыренными ушами, вывернутыми жизненными ценностями и полным нежеланием подчиняться. Молодые варяги больше походили на азартных и отчаянно храбрых молодых волков, способных часами неподвижно сидеть в засаде или карауле, без устали полдня биться в рукопашной и разом снести врагу башку, не моргнув глазом.
На третий день, выведя свои две сотни на луг, чтобы погонять их в бою строй на строй, я обратил внимание на две одетые в белое фигуры, мелькнувшие на кромке леса. Варяги белого не носили, значит, объявился кто-то чужой.
