Он хмурит брови.

– Ты искала меня? – спрашивает он. Его тон настолько отстраненный, что заставляет меня задаться вопросом, а не знает ли он, что я метнула клинок ему в голову.

Я качаю головой.

– Я… я слышала скрипку.

Он кивает, и его лицо немного расслабляется, хотя и остается невозмутимым. И тишина сгущается вокруг нас, словно удушливый туман.

– Что это за комната? – бурчу я.

Проходит всего мгновение, прежде чем мягкая усмешка прорывает маску серьезности.

– Моя, ясноглазка.

– Ох, – выдыхаю я, заливаясь краской, словно дуреха. Конечно, это его комната. – А я-то думала, ты живешь в кабинете.

Он проводит рукой по своим темным волосам, и мои глаза неотрывно следят за каждым движением его тела. Внутри меня все раскаляется и плавится.

– Иногда случается. – Он держит скрипку одной рукой. Я выдавливаю из себя неловкий смешок, который, надеюсь, звучит убедительно.

– Что ты играл? – интересуюсь я. Я должна вернуться в свою комнату. Но он отступает назад, позволяя мне войти. Комната невероятно длинная по сравнению с пространством коридора. Она тянется влево, где всего несколько мгновений назад Лощина показала мне тупик. На дальнем конце – большая круглая кровать с черным покрывалом на ней. Я смотрю на нее и сглатываю.

Стена, ближайшая к нам, кажется безопаснее. Самый опасный предмет мебели здесь – красная бархатная кушетка с низкой спинкой. Гейдж подходит к небольшой подставке и опускает на нее скрипку, затем, сдернув рубашку со спинки кушетки, натягивает ее и отвечает. Я испытываю одновременно облегчение и странную скорбь.

– У мелодии нет названия.

Я делаю нерешительный шаг в глубь комнаты.

– Старинная песня?

Он снова смотрит на меня, такой взъерошенный и еще более манящий в тусклом свете.

– Нет. Просто я не придумал название.

Я смотрю на него.

– Ты ее создал?

Он протягивает руку, почти благоговейно, к инструменту и отдергивает ее, остановившись. Он слегка пожимает плечами.

– Иногда самое трудное в вечной жизни – понять, чем ее заполнить, – говорит он. Что-то в этих словах пробуждает во мне грусть, которую я никак не могу объяснить. Делаю еще один шаг по направлению к нему, прежде чем останавливаюсь. Я качаю головой, надеясь, что он не заметил.

– Даже в голове не укладывается, – сообщаю ему. Но в этот раз я не могу заставить себя улыбнуться, как мне бы этого хотелось. Он бросает на меня настороженный взгляд, и я беспомощно пожимаю плечами. – Чем ты занимался раньше? – спрашиваю я. – Прежде чем мой отец… ну. До всего этого? – «До того, как ты его убил». Уродливая правда нависает в воздухе над нами, но я не вправе его винить. Ни в коем разе при условии, что Колум был настолько плох, как о нем говорят.

Он присаживается на подлокотник кушетки и жестом приглашает меня присоединиться к нему. Я опускаюсь на сиденье, оставляя между нами как можно больше пространства, чтобы не чувствовать неловкости.

– Я был одним из его рыцарей, – говорит он, отводя взгляд в сторону. Я вздрагиваю. Мы с Ислой уже говорили об этом раньше. Клятвы, что дают рыцари, их присяга на верность… Не то, что можно легко нарушить. Но Гейдж не просто преступил черту, он сделал нечто гораздо большее. Я замечаю отголоски прошлого, пляшущие на его лице, и внезапно мне хочется избавить его от них.

Молчание затягивается, и я чувствую опасное желание протянуть руку и преодолеть короткое расстояние между нами.

– Как ты познакомился с Келланом? – вместо этого интересуюсь я. Случайный вопрос, но, озвучив его, понимаю, что действительно хочу узнать правду. Я понятия не имею, как устроена вся эта придворная политика, но могу представить, что дружба принца Двора Лета с Темным королем – не совсем обычное дело.

Лукавая улыбка искривляет губы Гейджа.

– Этот cúl tóna? – говорит он, и в его голосе проскальзывает акцент, который я слышала от него всего несколько раз. Этим оскорблением они неоднократно обменивались друг с другом, хотя и произносится оно с немалой долей нежности. – Он тот еще дебошир, прямо-таки Неблагой до мозга костей. Чем сводит свою сестру с ума. – Он смеется. Меня согревает этот звук, и я поджимаю ноги под себя, утопая в комфорте.

– Почему? – спрашиваю я.

Он скрещивает лодыжки, обдумывая мой вопрос.

– Между дворами не такая уж большая разница, как бы ей ни хотелось убедить Народец в обратном. Неблагие гораздо свободнее в выборе своих увлечений, и Келлан это ценит. – Взгляд Гейджа переходит на меня. – Мы относительно молоды в мире фейри. Но ему не потребовалось много времени, чтобы нажить несколько довольно опасных врагов при своем Дворе. – Он усмехается себе под нос, видимо представляя, как Келлан попадает в некоторые из этих ситуаций.

Я наклоняюсь вперед. Его слова вызывают у меня интерес.

– Сколько тебе лет?

Он смотрит на меня, чуть повернув голову. Я пытаюсь сохранять спокойствие.

– Я прожил двести лет. Плюс-минус несколько десятилетий.

Я хмурю брови.

– Ты не знаешь, сколько тебе лет?

– Время относительно. Случаются моменты, когда я ощущаю на себе тяжесть всех прожитых дней одновременно. А бывает так, что я чувствую себя совсем молодым, неискушенным и неуверенным. – Гейдж заправляет прядь волос, свисающую на мое лицо, за ухо, и это внезапное прикосновение удивляет меня. Но оно не ощущается нежелательным. И от этой мысли у меня сводит живот. – За последние несколько недель ты в значительной степени подвела меня к последнему.

В его словах сквозит признание, отчего мой пульс пускается вскачь.

– Я? – спрашиваю я, голос сбивается на хрип. Проклятие.

Он снова закрывается в себе.

– Да, ты. Ты очень проблемная.

Я бросаю на него взгляд.

– Ну спасибо, – вздыхаю я.

Он с грациозностью хищника опускается на подушки рядом со мной.

– Ты же это не серьезно, – мягко говорит он. – Знаешь, что я могу сделать с твоей искренней благодарностью?

Мое лицо вспыхивает, когда я осознаю свой промах.

– Нет, не знаю, – отвечаю я. Его близость затуманивает сознание.

Уголок его рта искривляется, и он откидывается назад.

– Ты даже не представляешь, как это заманчиво. – По комнате разносится его смех, и в этом звуке кроются все секреты, которые я жажду узнать. И я вижу возможность, за которую не могу не ухватиться.

– Вот почему ты нужен мне здесь, – говорю ему. В моих словах звучит мольба, и мне бы ненавидеть себя за это, но я знаю, что не готова к такому бремени. Не готова стать королевой. Я не умею договариваться. Моя гордость не позволит этого. Но он все равно понимает, что я имею в виду.