И мы забыли, что надо остановиться. Я забыла. А Марсен… Когда, раскинувшись на кровати и переводя дыхание, я пыталась собрать свои мысли воедино. Он встал и начал собираться. Это меня задело.

— Ты обещал, ты должен был остановиться! — Прозвучало жалко. Меня никто не принуждал.

— Простите, леди, что… Рика, в бездну твои…

— Что мои? Принципы? Убеждения? Меня? — Я кинулась к одежде, но получалось плохо. Руки не слушались, пальцы путались в завязках. Кожа была влажной от пота.

— Только ты можешь все так перевернуть. И испортить. — И это о́н еще злится?

— Как ты смеешь! И портить тут нечего, — зло отчеканила, каждое слово — как монету при дворе Сиятельного. — Где иллюзия, Марсен?

— Немного забылся. Уж прости. — Шутовской поклон. И я снова хочу его придушить. Это ненормально.

— Какого жезла!

— Хочешь еще раз?

Бедная подушка еще один бросок не выдержала. Пух и перья разлетелись по всей камере.

— Демоны тебя… Рика, я… Успокойся, сейчас все исправлю. И оденься, в конце концов, ты же не собираешься устраивать оргию с теми, кто прибежит сюда на помощь?

Закрыла глаза. Опустила руки. Выровняла дыхание. Так казалось. Я еще раз ошиблась. Пальцы и дальше путались с бельем, а до штанов очередь обещала дойти где-то к концу этой недели.

— Дай сюда, — у меня отобрали мои вещи и начали одевать, словно я была маленькой девочкой, которая все, что умела, это поднимать руки и ноги по приказу. После, подойдя к двери, Марсен замер, вслушиваясь в тишину. А я, я пыталась в который раз собрать свои мысли и выстроить их в ровный ряд. Невероятно трудное занятие. Что-то из того, что было, никак невозможно, но жизненно важно. — Готово. У нас не больше получаса. Успокойся. И прими тот факт, что ты такой же человек, как и я. А я, как мы уже выяснили, не идеален.

Меня оскорбили, или это был комплимент? Я нахмурилась.

— Марсен, я… — Нет, не могу говорить и думать о том, что уже случилось. Тем более сейчас, когда он так близко, когда между ног все еще саднит, а губы и лицо покалывает от двухдневной щетины Марсена. В следующий раз придется напомнить, чтобы побрился. Иначе моей коже не прийти в себя никогд… Боги, о чем я думаю? Я сошла с ума. Безумие заразно? Уверена, я заразилась им. И даже знаю, каким именно путем.

— Я вернусь. И не дуйся. Я… Я хотел тебя. Давно хотел. И даже тот раз. Не то, чтобы я планировал. Хотелось тебя проучить. Заставить посмотреть на меня другими глазами. Ты так невыносимо высокомерна, Рика. Половина студентов тебя хотят, и все боятся. А меня злила. Умеешь ты смотреть на мужчину как на полное ничтожество. Да, ты, наверняка, это и сама знаешь. Не перебивай, пожалуйста. Времени мало. Сознался в одном, скажу и остальное. Я пришел тогда к тебе, чтобы, может, поцеловать. Скопроментировать ночным визитом? Скорее, соблазнить. Угрожать не думал. Не собирался. Но ты так посмотрела на меня, после того как я… а я ведь еще был в тебе. И тогда я озверел. Изменил воспоминания. Создал свою иллюзию для артефакта господина Фауста. А потом и ты. Все пошло наперекосяк. Когда пришел в себя, ты уже была в палате и в стазисе. Сделал вид, что все так и задумано. И эти полусвятые Петро-Нова. Раздражают. Пришлось идти долгим путем. В надежде, что ты изменишь свое мнение на мой счет. И мне показалось, что наши отношения наладились. По крайней мере, ты больше не смотрела на меня как на недалекое убожество.

Я выслушивала этот монолог, пытаясь осознать, понять. Но не выдержала. И все-таки перебила. Разглядывая стену перед собой, сипло и с твердолобой решительностью, я заявила:

— Я никогда, студиус Марсен, ни на кого не смотрела как на ничтожество. А если бы ты хоть немного подумал, узнал меня, то бы знал, что у меня болезнь глаз. При свете дня я почти не вижу. Я и очки носила, только чтобы сносно провести уроки. И очки мне не очень помогают. Вдали я все равно мало что вижу. Говорят, это связано с моим темным даром. Такова теория врачей. А их было много. Мои родители никак не желали смириться с тем, что их старшая дочь почти слепа. Это плохо для брачного рынка, если ты не знал.

— Не знал. Не знал о глазах. Прости.

Он замолчал. От короткого извинения мне не стало менее обидно. И я тоже молчала. Пыталась подавить в себе эту странную и лишнюю реакцию, кому от обиды становилось легче? А потом нас отвлекли. Кто-то открывал дверь с той стороны. Марсен упал на кровать, изображая спящего. А мне шепнул: «Сразу же бей тьмой». И я сделала несколько шагов навстречу визитеру, стараясь держаться стены у двери.

Как только дверь открылась, а страж зашел, я ударила. В спину, подло? Но эффективно. Одежда существа, а человеком его я больше не могла называть, превратилась в труху в считанные капли. Одежда, бинты исчезли. Остался лишь нечто, что плесенью облепила тьма. Существо было похоже на нас, сквозь призрачную субстанцию просматривался скелет. Тело напоминало водянистое жиле или плоть прибережной медузы, которые так часто встречались на берегах юга страны. Тьма сражалась с этой плотью за каждый клочок, кусок, вгрызаясь, въедаясь, и, растворяясь.

— Ну, нет, — Марсен закинул темную сеть и попытался ударить своей силой. Как будто это что — то могло изменить. Или… я присмотрелась. Наши силы слились, и, хоть и неизвестная субстанция одолевала, но процесс пошел медленнее. А существо потеряло остатки подвижности.

— Пожди, прикрой дверь, я сама, — я отпустила все, что во мне было. Всю себя и до последнего вздоха. На груди стало тяжело. Я будто тонула и никак не могла всплыть.

Марсен опять ругался. Я его отчетливо слышала, но с тем же чувством, что тонешь, что кто — то рядом, но далеко. Он снова ударил, теперь в меня. Тьмой, моей, нашей тьмой. И мое сердце снова забилось в радостном танце жизни. Я поднялась. Оказывается, я упала на колени. Сильвий подал мне руку и смотрел, разглядывал внимательно сначала меня, а потом кивнул в сторону противника. От того осталось не так много. Держась за руку сокамерника, и, все же, надеюсь, друга, я рассматривала результаты своих деяний. Впору было испытывать шок. Тьма, поглощая противника, не