– Ну, вряд ли нас спросят, – заметила Биргит.

– Это верно, скорее допросят, – согласилась Кунигунда, и какое-то время все трое молчали, осознавая степень риска, на который идут. Наконец Биргит сказала:

– Нашего отца сегодня забрали. Повели на допрос.

Лицо Кунигунды приняло сочувственное выражение, которое тут же сменилось решительным.

– Тем больше причин скорее с этим разобраться. Идите быстрее. И возвращайтесь как можно скорее, как только стемнеет.

Биргит кивнула, посмотрела на Лотту.

– Ну… – она сглотнула, – мы ведь ещё увидимся?

Лотта подняла глаза, потрясённая тем, как сильно она изменилась за столь короткое время. Она уже чувствовала, что прошлое устремилось ей навстречу, и она не могла представить себе возвращение к прежней жизни. Вновь читать молитвы, подметать пол, сидеть в тишине… Это казалось абсурдным. Это казалось ужасным, но в то же время ей сильнее, чем всегда, хотелось той простоты, той безопасности. И она понимала, что их не вернуть.

– Увидимся, – сказала она и физически, как рябь в воздухе, ощутила изумление Кунигунды. – Я встречу вас у ворот, – пообещала она, и Биргит улыбнулась.

Следующий час тянулся с чудовищной медленностью, но с каждой минутой, с каждой секундой ужас и решимость Лотты росли. Она готова была это сделать, невзирая на скептицизм Кунигунды и собственный страх. Она хотела этого, пусть и боялась по-прежнему. Может быть, вот как ощущалась храбрость.

– Нельзя отлучаться вдвоём во время вечерни, – сказала Кунигунда, когда Биргит ушла. – Это может вызвать подозрения.

– А кто может нас подозревать? – спросила Лотта. – Кто об этом не знает?

– Есть несколько человек, – мрачно пробормотала Кунигунда. – И они решат, что их долг перед Богом – доложить о нас. – Она многозначительно посмотрела на Лотту, и та приподняла подбородок.

– Я о тебе не докладывала.

– Но ты говорила с настоятельницей.

Настоятельница всё ей рассказала, поняла Лотта, и её вновь охватило чувство вины. Что подумала досточтимая мать об её ханжеских разглагольствованиях? Вспомнив об этом, она съёжилась от отвращения к себе, в то же время понимая, что с тех пор не стала лучше.

– Я не хотела, чтобы у тебя были неприятности. Во всяком случае, такие.

– Ты хотела, чтобы я лишний раз прочитала «Радуйся, Мария»? – Как ни странно, глаза Кунигунды смеялись.

– Не знаю, чего я хотела, – призналась Лотта. – Наверное, чтобы всё стало как раньше. Но это невозможно, да?

– Да, – ответила Кунигунда, – невозможно.

Лотта опустила голову.

– Прости, что рассказала о тебе настоятельнице. Теперь я на твоей стороне, сестра Кунигунда, и мы заодно.

Колокола звонили к вечерне, эхом отдаваясь в тишине холодной ночи, когда Лотта шла к боковым воротам аббатства. Она ускользнула, когда сёстры начали собираться, и, пробираясь по коридору, поймала взгляд Кунигунды и заметила её понимающую полуулыбку.

У ворот никого не было. Лотта дрожала на холодном ветру – март выдался по-зимнему холодным, и пики Зальцкаммергут были по-прежнему покрыты снегом.

Когда же они придут? Вдруг их остановили, вдруг даже арестовали? Они всё расскажут, как и обещала Кунигунда, и вскоре у дверей аббатства появятся гестаповцы.

Тогда, сказала себе Лотта, они арестуют и меня, но вера поможет мне быть храброй. Это всё, что я могу.

Мысль немного успокоила её, но лишь немного. Она выпрямила спину, и всё её тело напряглось, когда она услышала шаги. Напряжённо вглядываясь в темноту, она думала – как жаль, что нельзя иметь при себе фонарика. Наконец из темноты выплыло круглое, как луна, лицо Биргит, а с ней шли Франц и Иоганна. При виде обеих сестёр Лотта не смогла сдержать радостный вскрик.

– Вы пришли!

– Это было непросто, – прошептала Биргит. – Мы ещё никогда так поздно не выходили из дома.

– А для евреев ввели комендантский час, – добавила Иоганна и улыбнулась Лотте. – Я рада тебя видеть. Хотя с трудом тебя узнала!

– Да, это так странно. – Лотта нервно рассмеялась. Она полтора года не видела своего отражения в зеркале и представить не могла, как она теперь выглядит. – И я рада видеть вас всех.

Глаза Франца, казалось, светились в темноте, и когда он улыбнулся ей, его зубы блеснули белизной.

– Как ты, Лотта?

– Она теперь сестра Мария Иосиф, – напомнила Биргит, неуверенно улыбнувшись Лотте. Растроганная, Лотта улыбнулась в ответ и отступила в сторону, чтобы они могли пройти через ворота.

– Можешь по-прежнему звать меня Лоттой, – сказала она Францу. – А теперь поторопись. Я покажу дорогу. – Она повернулась к Биргит и Иоганне. – А вам лучше уйти. Чем меньше людей, тем меньше будет вопросов.

Биргит кивнула и отвела взгляд от Франца и Иоганны, а Лотта – нет, и потому она смутилась, увидев, как старшая сестра обнимает Франца, уткнувшись ему в плечо.

– Я вернусь, – пообещал он, гладя её волосы. – Я вернусь к тебе, Иоганна, обещаю.

Иоганна кивнула и отступила в сторону.

– Иди, – сказала она. – Да хранит тебя Господь.

– Спасибо тебе, – Франц обнял Биргит, – что была со мной так терпелива. Мне никогда не стать таким талантливым часовщиком, как ты.

– Не говори так, – пробормотала Биргит. – У тебя куда больше способностей.

– Заботься о магазине, – сказал Франц и вновь посмотрел на Иоганну. В его взгляде было столько любви и тоски, что сердце Лотты сжалось. – До свидания.

Лотта наконец осмелилась шагнуть к сёстрам и тоже обнять их. Тепло их тел, прикосновения их рук были такими удивительными и желанными. Она скучала по всему этому, поняла Лотта. Она скучала по тому, что в своё время принимала как должное.

– Бог с тобой, – прошептала она и быстро пошла в сад аббатства. Шаги сестёр эхом отдались в тишине и стихли. Франц жизнерадостно улыбнулся Лотте.

– Куда теперь?

– В пустую кладовую. Боюсь, не самое уютное место, но что делать.

– Ничего.

Лотта заперла ворота, прежде чем повести Франца по тёмному монастырю в кладовую, дверь которой она впервые распахнула несколько недель назад, шагнув навстречу ужасу и смятению. Теперь она была пуста, чисто выметена и безобидна; Кунигунда отвела её сюда после того, как они проводили Биргит.

– Я принесу одеяло, – сказала Кунигунда, – и немного еды. Больше дать не могу, а то кто-нибудь заметит.

Теперь, когда Лотта открыла дверь кладовой, она почувствовала, что должна извиниться за её тесноту – здесь не было ничего, кроме одеяла, буханки хлеба, кусочка колбасы, завернутого в вощеную бумагу, и кувшина с водой.

– Прости, это совсем немного.

Франц положил руку ей на плечо.

– Идеально. Я так благодарен вам и другим монахиням. Всем, кто мне помог.

Теплота и искренность в его голосе и пристыдили, и растрогали её.

– Как ты