На стороне Вити и Гримзла раздавался непрекращающийся лязг, от которого коридоры вибрировали, как огромная механическая змейка. Гримзл, услышав этот звук, в панике метался из стороны в сторону, прижимая к груди меч и косясь на стены, которые продолжали двигаться. Звук усиливался, и под грохот массивных плит их отделило друг от друга; Витя, застыв на месте, едва успел понять, что происходит, когда перед ним сошлись металлические стены, разрезав пространство. Его последний взгляд уловил мелькнувший силуэт гоблина, который пытался пробежать сквозь узкий проход, но тот быстро захлопнулся, оставив каждого из них в одиночестве.

Теперь Витя стоял один в узком металлическом коридоре, погружённом в кромешную тьму. Он оглянулся, но проход, по которому он сюда пришёл, исчез, словно его никогда и не было. Только глухая тишина и темнота окружали его, плотная, как одеяло, и холодная, как ледяная вода. "Только не паниковать, только не паниковать…" — повторял он про себя, с силой сжимая рукоять меча, как будто это могло его защитить. Витя чувствовал, что он может услышать даже собственное сердцебиение, настолько густой была тишина вокруг. Он глубоко вдохнул, заставив себя сосредоточиться, и сделал осторожный шаг вперёд, но коридор перед ним изгибался, сужался, словно какая-то странная металлическая кишка, и ему становилось всё труднее сохранять спокойствие. Вокруг не было ничего, кроме непроглядной тьмы.

Внезапно в его памяти всплыл образ глифа, который Борт нарисовал, призвав маленький, но мощный огонёк света. Это был простой символ, но он так отчётливо остался у него в голове, что Витя почти мог видеть его перед собой. "А что, если попробовать?" — подумал он, и ему показалось, что это единственный шанс не застрять в этой безликой тьме.

Однако его рука замерла на полпути к полу. Пальцы вместо этого потянулись к фатуметру, лежащему во внутреннем кармане его сюртука. "Что, если это стоит мне жизни?" — промелькнуло у него в голове. Сомнение сковало его. "Ну и жди, когда тебя спасут!" — разозлился он на самого себя, и это дало ему силы принять решение. Он решительно сел на корточки и дотронулся пальцами до холодного, гладкого пола.

Держась за образ глифа, который он видел, Витя начал осторожно вычерчивать линии на полу, стараясь сосредоточиться на каждом изгибе и каждом движении. Поначалу ничего не происходило. Он попробовал снова, выводя символ с чуть большей настойчивостью, но и на этот раз — пустота. Он закрыл глаза, отчаянно пытаясь понять, что делает не так, пока, наконец, не вспомнил: "Намерение." Осознание пронзило его, словно искра, и он понял, что не просто должен нарисовать глиф, а вложить в него своё намерение, свою волю и стремление выбраться отсюда.

Глубоко вдохнув, он аккуратно и медленно нарисовал символ снова, на этот раз сосредоточившись на одной мысли: "Я должен увидеть свет". Он представил свет и почти физически почувствовал, как его мысли вливаются в линии глифа.

Внезапно символ начал светиться, тускло вначале, но затем линии словно ожили и, освободившись от пола, начали подниматься в воздух, плавно соединяясь в яркую, сверкающую сферу света. Она повисла перед ним, мягко освещая узкий коридор. Витя не верил своим глазам. Своими руками он призвал это чудо, и свет вокруг него стал настолько тёплым и живым, что тьма мгновенно отступила, словно он держал в руках звезду.

— Да! — довольный собой, воскликнул Витя, и тёплый свет от парящего перед ним огонька мягко озарил его лицо, отбрасывая тени на влажные стены коридора. Но его радость длилась недолго: в тишине раздался лёгкий щелчок, едва слышный, как ход часов в мрачном пустом доме, но для него этот звук прозвучал громче церковного колокола. Его сердце, ещё мгновение назад колотившееся от триумфа, замерло.

Тюрин, затаив дыхание, залез рукой во внутренний карман и вытащил оттуда фатуметр. В тусклом свете светящейся сферы он пристально взглянул на причудливый циферблат. Взгляд его метнулся к одной из стрелок, более длинной и тонкой, чем остальные. На его глазах эта стрелка, едва видимая в тусклом свете, дрогнула и на долю миллиметра сдвинулась вперёд.

Тем временем Гримзл брёл по тёмным туннелям, ощупью пробираясь сквозь непроницаемую тьму. Многие в Многомирье считали, что гоблины видят в темноте, но это касалось только тех, у кого были фиолетовые глаза. Поэтому ему приходилось идти почти вслепую. Он старался держаться бодро, подшучивая над собой, но страх уже глубоко обосновался внутри него.

Наконец, его затёкшие от долгих блужданий ноги подогнулись, и он опустился прямо на холодный каменный пол. Под пальцами ощущалась вековая сырость, и Гримзл поёжился. Его пальцы машинально нащупали браслет на запястье, и он крепко вцепился в него. В голове закралась тревожная, липкая мысль, словно чёрный дым на горизонте.

«Никто сюда не придёт. Меня просто оставят здесь. Они уже решили, что со мной не стоит связываться. Они… просто уйдут без меня».

Гримзл горько усмехнулся. Эти мысли были ему слишком знакомы, ведь когда-то, казалось, целую вечность назад, он уже был в похожей ситуации. В голове вновь зазвучали голоса из далёкого прошлого, такие же холодные и насмешливые, как мрак вокруг него.

— Ты что, думаешь, тебя возьмут в Герои? — раздавался язвительный смех. — Взгляни на себя! Гоблин, и мечтает стать одним из нас!

— Возомнил себя Героем! Таким, как ты, в Гильдии не место!

Тогда они заперли его в канализации, в темноте, наедине с затхлой сыростью и далёкими звуками, доносившимися из глубины труб. Голоса, злобные и едкие, перекрикивали друг друга, пока он сидел в мраке, цепляясь за свои мечты, пока те испарялись в страхе и отчаянии. Сидя в этом коридоре, Гримзл чувствовал себя тем же беспомощным мальчишкой, которого когда-то заперли в тёмных катакомбах. Он обхватил себя руками, ощущая, как холод пробирается под кожу, словно проникая в самую его душу. Внезапно, в удушливой тишине раздался звук, слишком отчётливый, чтобы быть игрой воображения. Кто-то звал его. Голос, тихий, но настойчивый, проникал сквозь густую тьму, словно луч света.

— Гримзл! Ты здесь?

Гоблин вздрогнул и медленно поднял голову, боясь поверить своим ушам. На мгновение ему показалось, что он ослышался, но, напрягая зрение, он вдруг заметил слабый свет, пробивающийся из дальнего конца туннеля. Вглядевшись, Гримзл увидел фигуру, которая двигалась к нему. Это был Тюрин.

— Гримзл! — снова позвал его Витя. Его лицо озаряла искренняя улыбка, от которой гоблин остолбенел, не веря своим глазам.

Гримзл моргнул, чувствуя, как к горлу подступает странное чувство. Он сглотнул, а затем, едва слышно,