Его «Аналогия» оставляла столько возможностей для неверия, что многие церковники советовали прекратить дебаты и предпочитали опираться в своей вере на религиозные потребности и чувства, неподвластные разуму. Так, Генри Додуэлл в своей книге «Христианство, не основанное на аргументах» (1742) отверг рассуждения в духовных вопросах; они не являются руководством к истине, тем более к счастью, а представляют собой лишь изнуряющий танец «за» и «против»; ни один человек никогда не построит свою веру на таких зыбких основаниях. Аргументы Кларка, Уорбертона, Батлера и других защитников христианства, говорит Додуэлл, поколебали больше религиозных убеждений, чем укрепили; атеизма могло бы и не быть, если бы лекторы Бойля ежегодно не опровергали его. Христос не спорил; он учил как власть имущий. Посмотрите на любого по-настоящему религиозного человека, и вы увидите внутреннее убеждение, а не интеллектуальное заключение. Для простой души вера должна быть принятой традицией; для зрелого духа она должна быть непосредственным ощущением сверхъестественной реальности.

Уильям Лоу, прославившийся в спорах с деистами, прочитав Якоба Бёме, обратился от аргументов к мистике; и в эти полвека торжествующего материализма и цинизма он писал о внутреннем присутствии и искупительной любви Христа так горячо и уверенно, как если бы он был возрожденным и неизменным Томасом а-Кемписом. Он пожертвовал всеми мирскими перспективами, отказавшись принести клятву, признающую Георга I главой английской церкви; его лишили стипендии в Кембридже, а его дипломы были аннулированы. Он стал воспитателем отца Эдварда Гиббона и оставался в этой семье достаточно долго, чтобы историк мог о нем вспомнить. «В нашей семье, — говорит скептик, — он оставил репутацию достойного и благочестивого человека, который верил во все, что исповедовал, и практиковал все, что предписывал».37 Джонсон высоко оценил книгу Лоу «Серьезный призыв к благочестивой и святой жизни» (1729) как «лучшее произведение назидательной теологии на любом языке».38 Конечно, его мистицизм был здоровее, чем тот, что теряется в сверхъестественных видениях, небесных или инфернальных. «Нет ничего сверхъестественного, — писал Лоу, — во всей системе нашего искупления. Каждая ее часть основана на действиях и силах природы, и все наше искупление — это только исправление природы». Ад — это не место, а состояние неупорядоченной души; небеса — это не место, это «не чужое, отдельное и навязанное состояние», а счастье души, находящейся в порядке и мире.39 И хотя Лоу был верным членом Англиканской церкви, он мечтал о возрожденном и протестантском монашестве:

Итак, если лица обоего пола… желающие совершенства, объединятся в небольшие общества, исповедуя добровольную бедность, девственность, отшельничество и преданность, чтобы некоторые могли быть облегчены их благотворительностью, а все были благословлены их молитвами и облагодетельствованы их примером;… Такие люди… отнюдь не обвиняемые в суеверии или слепой набожности… могут по праву считаться восстановителями того благочестия, которое было гордостью и славой Церкви, когда были живы ее величайшие святые».40

Идеалы и прекрасная проза Лоу так тронули тетю Гиббона, Хестер Гиббон, что она вместе с богатой вдовой переехала жить к нему в его родной город Кингсклифф, Нортгемптоншир, и посвящала большую часть своих доходов благотворительным организациям под его руководством. Тот, кто когда-то был прилежным ученым, любил ученое и вежливое общество, теперь находил свое счастье в раздаче еды, одежды и проповедей бедным, больным и убитым. Он довел свой аскетизм до осуждения почти всех мирских удовольствий; он возобновил пуританскую кампанию против театра как «дома дьявола» или, по крайней мере, «крыльца ада».41 Английский характер и нравы того времени оказались негостеприимными к мистицизму Лоу, и казалось, что он заканчивает свою жизнь в бесполезной безвестности, когда Джон Уэсли пришел посидеть у его ног.

IV. ДЖОН УЭСЛИ: 1703–91 ГГ

Чтобы понять его место в истории, мы должны еще раз напомнить себе, что, когда он и его брат Чарльз основали методистское движение в Оксфорде (1729), религия в Англии была на более низком уровне, чем когда-либо в современной истории. Не более пяти-шести членов Палаты общин посещали церковь.42 Англиканское духовенство настолько приняло рационализм, что почти все свои труды основывало на рассуждениях. Они редко упоминали о небесах или аде и делали акцент на социальных добродетелях, а не на потусторонней сущности. Английская проповедь, по словам Вольтера, представляла собой «солидную, но иногда сухую диссертацию, которую человек читает народу без жестов и без особой экзальтации голоса».4343 Религия была активной и пылкой только в диссидентских сектах среднего класса. Городские рабочие почти полностью игнорировались англиканским духовенством; «существовал огромный контингент, состоящий из самого низкого класса, который был вне досягаемости образования или религии, который не имел никакой религии и никогда не был научен ей»;44 Они были брошены на произвол судьбы в нищете, лишь смутно освещенной религиозной надеждой. Именно на этом фоне Джон Уэсли и Джордж Уайтфилд осуществили мощное возрождение пуританских верований и этики и основали методистскую церковь.

Родословная Уэсли была пронизана теологией и бунтарством. Его прадед, Бартоломью Уэстли, был изгнан из своего прихода в Дорсете за то, что продолжал диссидентское богослужение после восстановления церковной монополии англиканской церкви в Англии. Дед Джона, Джон Уэстли, стал священником в Дорсете, был заключен в тюрьму за отказ использовать Книгу общей молитвы, был изгнан из своего ректората и стал диссидентским пастором в Пуле. Отец Джона, Сэмюэл Уэсли, отбросил букву «т» из своей фамилии, окончил Оксфорд, отказался от диссидентства, был рукоположен в англиканские священники, женился на Сюзанне Аннесли (дочери проповедника) и стал настоятелем Эпворта в Линкольншире. Из девятнадцати его детей восемь умерли в младенчестве, что наглядно демонстрирует труды женщин, беспечную мужественность священников и качество медицины в Англии XVIII века. Отец был суровым дисциплинаром дома и на кафедре; он воспитывал своих детей в страхе перед мстительным Богом, осудил одну из своих прихожанок за прелюбодеяние и заставил ее пройти по улице в одежде покаяния.45 Его жена соперничала с ним в строгости и благочестии. Когда ее самому знаменитому сыну исполнилось двадцать девять лет, она объяснила ему свою философию нравственного воспитания:

Я настаиваю на том, чтобы покорять волю детей с самого начала, потому что это единственное прочное и