монархии, лишь усугубились. Республиканское правительство унаследовало от империи внешний долг, на погашение которого ежегодно уходила значительная часть прибыли от торговли. В течение 1890-х гг. возрос дефицит госбюджета. Проведение военных операций в это неспокойное время также увеличивало государственные расходы. Правительство часто прибегало к внешним заимствованиям, и в 1890–1897 гг. внешний долг страны вырос на 30 %, что привело к новым обязательствам по его погашению.

С другой стороны, увеличение кофейных плантаций дало обильный урожай в 1896 и 1897 гг. Увеличение предложения на мировом рынке вызвало снижение цен и сокращение притока в страну денежных средств. В конце своего президентского срока, когда обслуживание внешнего долга стало невозможным, Пруденти ди Мораис начал переговоры с зарубежными кредиторами. В Рио-де-Жанейро было достигнуто соглашение с «Лондон энд Ривер Плейт Бэнк», в то время как Кампус Салис — избранный, но еще не вступивший в должность президент — отправился в Лондон на переговоры с домом Ротшильдов. Ротшильды со времен провозглашения независимости Бразилии выступали в качестве финансовых агентов страны в Европе.

В конце концов в июне 1898 г., уже при правлении Кампуса Салиса, было принято непростое решение о займах для финансирования государственного долга; речь шла о схеме, при которой выплата основной части кредита и процентов по нему осуществляются с помощью нового кредита. В качестве залога Бразилия предоставила кредиторам доходы от таможни Рио-де-Жанейро; правительство запретило брать новые кредиты до июня 1901 г. Кроме того, оно обязалось проводить жесткую политику уменьшения денежной массы, выводя из оборота часть бумажных ассигнаций. Страна избежала тем самым банкротства, однако в последующие годы из-за этих и других подобных мер, принятых во время правления Кампуса Салиса, ей предстояло нести тяжкое бремя в условиях спада экономической активности и банкротства банков и предприятий.

3.2. Олигархи и «полковники»

Республика очертила пределы автономии штатов, предоставив регионам полную возможность выражения своих интересов. В политическом плане это отразилось в образовании в рамках каждого штата республиканских партий. Попытки сформировать общенациональные партии либо носили незавершенный характер, либо вообще терпели неудачу. Находясь под контролем узкого круга элит, республиканские партии определяли судьбы национальной политики и заключали между собой соглашения для выдвижения кандидатов в президенты.

Что же представляли собой олигархии различных штатов? Что означало выступать от имени Сан-Паулу, Риу-Гранди-ду-Сул или Минас-Жерайса (если брать наиболее выразительные примеры)? Хотя в том, как эти олигархии монополизировали политическую власть, были общие черты, их отношения с обществом складывались неодинаково. В штате Сан-Паулу олигархическая политическая элита в большей степени отражала интересы правящих групп, связанных с «кофейной экономикой», а со временем — и с промышленностью. Это, однако, не означало, что она была простым дополнением этих групп. Паулистская олигархия сумела весьма эффективным образом организовать функционирование штата Сан-Паулу, имея при этом в виду более общие интересы правящего класса.

Как олигархия Риу-Гранди-ду-Сул, так и олигархия Минас-Жерайса, контролировавшие республиканские партии своих штатов (соответственно РПР и РПМ), выступали по отношению к обществу как самостоятельная политическая сила. РПР утвердилась себя как мощная политическая структура, черпавшая идеи в авторитаристской версии позитивизма и выступавшая в качестве арбитра при согласовании интересов таких активно развивавшихся социальных групп, как скотопромышленники и иммигранты. Олигархия штата Минас-Жерайс также не была «манной небесной» у владельцев кофейных плантаций или скотоводов.

Осознавая необходимость принимать во внимание интересы данных социальных слоев, эта олигархия создала организацию профессиональных политиков, которая по большей части и превратила ее в источник власти, назначая чиновников, принимая решения об инвестициях в систему образования, в транспорт и др.

На первый взгляд могло бы показаться, что участие в выборах широких масс населения способно положить конец господству олигархий. Однако участие в выборах не было обязательным, а народ, как правило, представлял себе политику как междоусобные игры «сильных мира сего» или как «обмен услугами» по принципу «ты — мне, я — тебе». Отсутствие интереса со стороны народа становилось все более явным по мере того, как в ходе президентских выборов партии штатов вступали между собой в сговор с целью выдвижения единой кандидатуры или когда кандидаты от оппозиции не имели никаких шансов на победу. Процент участвовавших в голосовании колебался от минимального уровня в 1,4 % от общей численности населения страны (например, на выборах Афонсу Пены в 1906 г.) до максимального показателя в 5,7 % (на выборах Жулиу Престиса в 1930 г.).

Другой важный аспект заключался в том, что результаты выборов не отражали реальную действительность. Голосование не было тайным, а большинство избирателей находилось под давлением политических предводителей, которым они еще и пытались угодить. Весьма обычной была практика фальсификаций результатов выборов, которые производились путем подмены избирательных протоколов, включения в избирательные списки умерших, иностранцев и т. п. Подобные искажения, впрочем, не были в новинку, будучи продолжением сложившегося еще при монархии порядка вещей.

Несмотря на все это, по сравнению с эпохой Империи явка на выборы возросла. Сопоставление выборов в парламент последнего созыва периода Империи (1886) с выборами первого президента Республики, в которых участвовали избиратели из всех штатов (1898), показывает, что участие в выборах возросло на 400 %. Кроме того, не все президентские выборы эпохи Республики были нужны лишь для возведения в должность какого-либо кандидата. Выборы 1910, 1922 и 1930 гг., когда были избраны, соответственно, Эрмис да Фонсека, Артур Бернардис и Жулиу Престис, были отмечены острой борьбой.

Уже вошло в обиход определение Первой республики как «республики полковников», когда термин «полковники» употреблялся по аналогии с полковниками старой Национальной гвардии, большинство из которых были землевладельцами, обладавшими властью на местах. «Коронелизм»[91] представлял собой вариант более общей системы социально-политических отношений, а именно клиентелизма, который существовал как в деревне, так и в городе. Отношения подобного рода проистекали из социального неравенства, из невозможности граждан реализовать свои права, из слабой помощи со стороны государства или вообще ее отсутствия и из невозможности сделать карьеру на государственном поприще. Все эти черты уходили своими корнями во времена колонии, но именно Республика создала условия для концентрации наибольшей власти в руках местных политических предводителей. Подобная ситуация стала результатом как увеличения налоговых отчислений муниципиям, так и выборов мэров.

С точки зрения избирательного процесса, «полковник» осуществлял контроль над избирателями в своей «зоне влияния». Он обменивал голоса за нужных ему кандидатов на широкий спектр услуг — от пары обуви до объявления вакансии в больнице или назначения на должность учительницы. Но «полковники» отнюдь не монополизировали политическую арену Первой республики. Имелись и другие группы, которые отражали разнообразные интересы городских слоев и оказывали значительное воздействие на общий политический курс. Кроме того, хотя «полковники» и были важным элементом устойчивости олигархической системы, они для поддержания