Шрифт:
Закладка:
— Ну, ладно, ладно, поедешь, — сказал Брне, вспомнив утреннее поведение племянника. — Поезжай, вот только спадет жара.
— Лучше сейчас, чтобы не заморить чужую лошадь и приехать домой засветло! — И Баконя быстро сложил нужную одежду в сумки, взял письма, получил два талера на дорогу, приложился к дядиной руке, пошел к Навознику, захватил хлеба и мяса, попрощался с Сердаром и от него прямиком в конюшню, оседлал серого и поскакал к переправе. На пароме спали Белобрысый и скотник. Увалень лежал на берегу под ракитой, укрывшись курткой. Баконя приподнял ее и удивился: лицо Увальня было совсем желтым.
— Что с тобой, Увалень?
— Какая-то дрянь попала в желудок, — с трудом выговорил паромщик. — Оставь меня, пожалуйста!
Перевозили Баконю Белобрысый и скотник. Баконя объехал село стороной по берегу реки. Вздохнул он с облегчением, только когда скрылся из виду последний домишко, и только тогда произошли в нем перемены. Навалились воспоминания. Вот здесь он прошел с отцом последний раз, ведя дядиного Буланого. Вспомнил себя в крестьянских штанах из грубого сукна и опанках, грязного, бестолкового, и потом, со всеми подробностями, разговор с отцом и их мечты. Как все далеко и как все, что было задумано, выходит совсем иначе!
В полдень Баконя передохнул, перекусил в лесочке и двинулся дальше, мечтая о будущем. Приближаясь к какому-нибудь селу, он приосанивался, давал коню повод и скакал, поднимая пыль и вызывая удивление. А при виде Зврлева Баконя пришпорил пугливого серого и вихрем промчался мимо чахлых полей, где женщины окапывали кукурузу. Никто его не узнал. Баконя подъехал к дому. Космач чинил во дворе вьючное седло. При виде сына он издал какой-то звук, нечто среднее между «а» и «э», что означало радость, но походило и на то, как если бы его кто внезапно хватил по спине. Барица выбежала из дому. Оба бросились обнимать сына и засыпать его приветствиями и вопросами. Потом мать выбежала за ворота и принялась радостным голосом звать Пузана, так, чтобы и другие слышали.
— Скорее, скорее, сюда-а-а! Приехал твой брат, послу-ушни-ик!
Наконец пришел рослый, складный десятилетний мальчик в рубашке с широким поясом и, смеясь, кинулся в объятия брата. Баконя расцеловал его, дивясь, что Пузан стал таким большим. Пришла и Чернушка, неся ушат с водой. Чернушка, уже совсем взрослая девушка, стыдливо поздоровалась с братом и скрылась в доме. Баконя отправился поздороваться с фра Захарием. Почти все женщины Живоглотовы, Зубастовы и Обжоровы вышли ему навстречу; две молодухи, недавно приведенные в дом, приложились к его руке. Далее он встретил Шакала, Культяпку, Ругателя, Храпуна, Сопляка и других. Баконя приветливо здоровался с каждым. Фра Захария не оказалось дома. Баконя зашел к зятю. Косая была одна. Они долго беседовали, после чего Баконя вернулся домой, куда уже подоспел, пригнав скотину, и Заморыш. Заморыш чуть-чуть подрос, но остался, как и был, «одно несчастье».
После ужина во дворе устроили посиделки. Пожаловал и фра Захария; явились дядья, притащился с больной ногой Гнусавый, пришли и их взрослые сыновья. Староста угостил их вином. Все наперебой заискивали перед Баконей. Шутка ли, не сегодня завтра фратер, и кого выберет из детей, того, значит, отметит и бог. Космач, Бара и Космачата думали: «Какая разница между нынешним вечером и тем, когда все они собрались вокруг фра Брне! Вот они каковы, наши бараны!» О чем только не говорили: о грабеже и Жбане, о болезни Брне и Певалице, о старых фра Ерковичах, о древних временах и войнах, о дяде Юрете и его подвигах. Баконе показалось, что все это ему снится. Утром оставлен без обеда, как последний мальчишка, а вечером его встречают точно вельможу!
Еще до рассвета Баконя отправился в город. После доброго часа пути тропинка вывела на широкую мощеную дорогу. Был базарный день, народу двигалось много. Кто гнал навьюченных лошадей или ослов, кто тащил на плечах кур, индюшек, кто гнал скотину, и каждый оглядывал доброго коня и статного всадника. Взошло солнце, и Баконя увидел впереди православного священника, перед которым шел слуга. Баконя пришпорил серого. Поп был рослый мужчина, с приветливым лицом и большой, чуть седеющей бородой. Баконе довелось только однажды видеть православного попа и теперь захотелось с ним познакомиться поближе. Он вспомнил одну из побасенок Сердара, не лишенную, как и все, что он рассказывал, назидания: «Встретились фратер с православным монахом. «Хвала Иисусу, монах!» — «Бог в помощь, фратер!» — «Что поделываешь, монах?» — «Народ обманываю, фратер, а ты?» — «Тоже помаленьку». — «А как ты это делаешь?» — «Я? Господи помилуй, господи помилуй, да в сумку. А ты?» — «А я — ора про нобис[18], да в мешок!» И они, говорят, побратались». Баконя поздоровался, поп ответил. Завели разговор о жаре, о пыли, о том, что лучше пораньше встать и т. п., пока наконец Баконя не назвался. Тут поп воскликнул: «Да ведь мы с фра Брне друзья молодости! Столько лет дружили, когда он был приходским священником в К.!» И поп Илия (так его звали) принялся рассказывать о их дружбе. Хвалил фра Брне за доброту, говорил, что тот оставил по себе добрую память и среди православных. Расспрашивал о его здоровье и о случае с Певалицей. Баконя удивился, что весть об «исцелении» разнеслась так широко, но рассказал, как было. Попу было известно все до мельчайших подробностей, но он обернул это в шутку. Баконя, таким образом, узнал еще одного далматинца, без тени лукавства, с душой нараспашку, словно одним миром мазанного с Сердаром и Теткой. После разговоров поп Илия принялся рассказывать о местных крестьянах. Он утверждал, что еще совсем недавно между инаковерующими не существовало никакой вражды. Люди разных вероисповеданий женились, кумились, и в этом их поддерживали глаголяши; однако, когда латинцы стали их теснить, отрава проникла и в народ, все переменилось: ркач думает, что ограбить буневацкую церковь не грех, а буневац думает то же самое о ркачской, о чем свидетельствуют ограбление монастыря Жбаном и ограбление православной церкви по соседству с приходом отца Илии. Баконя не слыхал о происшествии и попросил попа рассказать поподробнее. История была коротка. Взломали дверь, захватили золото и серебро, осквернили иконы.
