Шрифт:
Закладка:
Это было уютное пространство, внутри больше, чем казалось снаружи. Они прошли через солярий, где располагался небольшой сад в горшках, и вошли в основную каюту. На одном конце была кухонная зона, на другом — большая кровать, скрытая за полупрозрачной занавеской. В промежутке находилась мягкая зона отдыха, согретая дровяной печью и украшенная яркими подушками. Лестница, окруженная книжными полками, вела на крышу, выходя, как предположила Нхика, на веранду. Она никогда не была на таком роскошном судне и была впечатлена конструкцией, пока не увидела выбитую печать на перилах: Конгми Индастриз. Конечно. Вид этого вызвал у неё новую волну вины.
— Располагайся, как дома, — сказал Кочин, бросая предметы из своих карманов на стол. Затем он посмотрел на неё, словно ожидая её оценки. Это было комфортное место, но она заметила, что мебель была рассчитана только на одного: одна кровать, стол и один обеденный стул рядом с ним.
— Ты обустроил себе здесь хорошее местечко, — заметила она. — Если бы ты привез меня сюда вместо того зоомагазина, может, я бы тебя не пырнула. — Нхика скинула обувь и рухнула в кресло. — Теперь, когда у нас есть немного больше уединения, есть что-то, что ты хотел бы мне сказать?
Кочин улыбнулся тонкой улыбкой, открывая навесы и готовя дровяную печь. — Ничего особенного.
— Я покинула Конгми, ты увез меня далеко от города — уж теперь я точно заслуживаю узнать ответы.
— Почему это так важно для тебя?
— Потому что Хендон просыпается с обвинениями в мой адрес, и мне нужно знать правду.
— Чтобы ты могла рассказать Конгми? Тебе действительно не все равно на них?
Она пожала плечами, чтобы скрыть чувство вины, застрявшее в груди. — Они кормили и обеспечивали меня жильем. Я благодарна. Но я им ничем не обязана. Ты сказал, что он не угрожал тебе. Тогда почему? Просто потому, что мог?
Его глаза вспыхнули. — Мне это не доставило удовольствия, если ты об этом, — сказал он сдержанно, с подавленной силой в голосе. Его выражение лица омрачилось. — Это был не мой выбор. Но в мире Конгми, в моем мире, можно использовать что угодно, даже такое, как исцеление сердца. Это урок, который я усвоил слишком поздно.
Она открыла рот, чтобы сказать ему, что уже давно усвоила этот урок, но поняла, что не так, как он. Теперь она видела, что исцеление сердца было для них разным. Для него это казалось священным, только что оскверненным; для неё же исцеление сердца всегда было практическим делом, настолько неотъемлемым от её сущности, что оно не могло быть божественным, ведь она была безнадежно смертной.
Вместо этого она сказала: — Прости. Утром я уйду.
Он посмотрел на неё с недоверием. — Тебе некуда идти.
— У меня есть квартира в Свинном квартале, — сказала она, хотя теперь не была в этом уверена, с учетом просроченной арендной платы.
— Главное, чтобы не к Конгми.
— Потому что ты боишься, что я тебя сдам.
— Нет, не это.
— Потому что ты все еще думаешь, что я не принадлежу этому месту?
— Нет, нет-
— Тогда почему?
— Потому что я пытаюсь защитить тебя! — сказал он, замирая. На мгновение Нхике показалось, что даже дом-лодка перестала качаться. Если это была правда, и это был акт заботы, а не презрения, она не знала, как на это реагировать.
Наконец, она выдавила: — От чего ты меня защищаешь?
— От кого, — поправил он, и что-то щелкнуло у неё в голове. Кочин никогда не хотел убивать мистера Конгми; он сказал, что это демон пришел за своим. Его заставили.
— Кто-то использовал тебя, чтобы убить мистера Конгми, — поняла она вслух.
Хотя он не ответил, его напряженная челюсть подтвердила её догадку.
— Кто?
Его глаза ничего не выдавали. — Ты наверняка уже знаешь.
Ее первой догадкой были Мясники, но Нхика проанализировала его слова, его действия. Все, что он делал, забывая о её встрече, прерывая её разговоры, выгоняя её из города — Кочин хотел, чтобы она поверила, что все это было сделано ради её защиты. Если это было так, то был только один человек, который стоял за всем этим, человек, которого она считала солнцем по отношению к тени Кочина, тот, кто зацепил её и подтянул, только для того, чтобы Кочин разорвал эту связь. Это мог быть только-
— Доктор Санто, — сказала она, её горло пересохло. Осознание опустилось на неё, как трупное окоченение — доктор Санто, который любил брата и сестру, который участвовал во всех их заговорах, убийца? Что-то в этом казалось неправильным, но части пазла сходились только так.
Кочин кивнул, молча, и оперся на подоконник. — Теперь ты понимаешь, почему ты должна остаться.
— Почему он это сделал?
— Почему тебе это важно?
— Ты скажешь мне, и я останусь.
Кочин издал хриплый вздох. — Я не буду тебе лгать. Но я не хочу втягивать тебя в это.
— Так что ты собираешься делать дальше? Оставаться на его службе, жить во лжи, убивать снова, если он прикажет?
Что-то хрупкое треснуло в его выражении. — Нхика, я предлагаю тебе безопасность и свободу. Разве этого недостаточно для тебя?
— Может быть, раньше, — сказала она. — Но становится утомительно, когда тебя выбрасывают и пинают после того, как ты перестаешь быть полезной. Каждый раз, когда я наконец чувствую, что могу чему-то принадлежать, это основано на условиях и жалости. И теперь… Теперь я нахожу кого-то, как я — узнаю, что я больше не одна в этом городе — и он так стремится отправить меня прочь, как будто мы не последние целители сердца в Теумане. Как будто… как будто это ничего для него не значит.
Слова вырывались из неё неуклюже. Возможно, она его неправильно поняла. Возможно, она сама придумала это чувство тоски, одиночества двух мухоловок в саду орхидей. Возможно, выросший в семье, в верхнем городе, Кочин никогда не испытывал этой потребности. Теперь она только ждала его приговора, думая, знал ли он, что его следующие слова могли бы её сломать.
Наконец, он сказал, отстраненным тоном: — Сегодня меня ранили. Я устал. Обсудим это завтра.
Нхика стояла, не в силах произнести ни слова. И это всё? Она могла бы излить свою печаль, выплеснуть всё,
