В зале повисла такая тишина, что Рен услышала бы даже звук падения булавки.

Аррик вскинул подбородок. Даже одетый в лохмотья и покрытый грязью, он оставался гордым монархом. В его взгляде не осталось любви, только стеклянное равнодушие.

– Понимаю, – ответил он, и его грубый голос песком оцарапал кожу Рен.

Она и не подозревала, как сильно желала услышать этот голос. Как сильно страдала, не слыша его последние три недели. Она испытывала соблазн навестить его, но знала, что это опасно.

Сейчас она, вероятно, слышала голос Аррика последний раз в жизни.

– Тогда мы закончили на сегодня, – сказала она, когда вокруг вспыхнула какофония аплодисментов, криков, вздохов и всхлипов.

Так и закончилось вынесение приговоров. Король, столь недолго занимавший трон Верланти, и его первый помощник были приговорены к смерти.

Рен встала, и Каллес подошел к ней, чтобы помочь спуститься с помоста.

Рен держала голову высоко поднятой, пока он вел ее через тронный зал. Она считала победой то, что ей удалось покинуть этот серпентарий, не показав никому ни следа своих истинных эмоций. Сохранять маску равнодушия было легче, чем изображать облегчение, радость или любезность. Рен задавалась вопросом: не станет ли равнодушие ее новой нормой? Найти утешение в отстраненности – в отсутствии любых чувств – оказалось пугающе просто.

Но она знала, что, если позволит себе ничего не чувствовать, ее душа умрет. Та самая душа, ради которой Рен предала Аррика, лишь бы сохранить его душу.

– Тебе что-нибудь нужно?

Рен слепо уставилась на Каллеса, пытаясь понять его вопрос. Ей много чего нужно, но ничего из этого юноша не мог ей дать.

– Нет.

Каллес изучил ее лицо и сжал ее руку:

– Ты можешь справиться с этим.

– Знаю. – Нет. – Я могу сама дойти до своих покоев.

Он кивнул и отступил в сторону:

– Если я тебе понадоблюсь, просто пошли ко мне Трува с письмом.

– Не пошлю, но спасибо.

Рен смотрела ему вслед, а на кончике ее языка замерла просьба остаться. Она могла попросить его дать ей что-то, что поможет ей уснуть и забыть, но она подавила это желание. Ни алкоголь, ни наркотики ей не помогут.

Скинув туфли и оставив их на полу, она побрела по коридорам. К тому времени, когда Рен дошла до своей комнаты, ей казалось, что этот день тянется уже несколько недель.

– Хочешь что-нибудь поесть?

Рен обернулась, услышав голос Хосену. Лейф стоял за его спиной. Когда они появились?

– Как долго вы за мной шли?

Лейф слабо улыбнулся и показал ей ее туфли:

– Все время.

Кто-то мог убить ее. Рен не могла позволить себе проявлять такое легкомыслие.

Она открыла дверь в комнату, и все трое вошли внутрь.

– Когда ты ела в последний раз? – спросил Хосену. – Я могу попросить принести простой ужин.

Лейф и Хосену обзавелись привычкой спать в ее комнате, не смея оставить свою королеву в одиночестве даже на секунду. Рен понимала, почему они это делали – почему это было необходимо, – но это также значило, что у нее не оставалось ни минуты, чтобы побыть наедине со своими мыслями. При них она не смела плакать, кричать или иным способом проявлять эмоции, хотя они были ее друзьями, и Рен им доверяла.

Ради самой себя она должна оставаться сильной, пускай только снаружи. Она должна верить, что сможет вынести это, что сильный порыв ветра не разобьет ее на части.

Рен боялась, что, сломавшись один раз, она больше не сможет собрать кусочки себя воедино.

Она заставила себя вымученно улыбнуться и покачала головой:

– Я слишком устала, чтобы есть. Я собираюсь лечь в постель, если вы двое не возражаете. Простите, но сегодня из меня неважная компания.

Лейф выглядел так, словно собирался сказать что-то – возразить, разумеется, потому что он точно знал, когда Рен лгала, – но мягкий толчок от Хосену заставил его замолкнуть.

– Конечно, Ваше Величество, – сказал Хосену, утягивая Лейфа в угол комнаты, выходивший на сад с купальней, чтобы тихо поиграть в карты.

Рен легла в кровать и закрыла глаза, отстраненно задаваясь вопросом, сможет ли когда-нибудь убедить Хосену перестать называть ее «вашим величеством», когда они находятся наедине? Но затем ее разум обратился к более темным мыслям о предательствах и убийствах. Она вспомнила взгляд Аррика, когда тот понял, что Рен на самом деле собирается обратиться против него.

Как и предыдущие три недели, Рен знала, что не сможет найти покоя во сне. Она была измотана до предела, но просто не могла уснуть. Ее мозг, ее сознание, ее душа не позволяли этого.

Рен знала, что нужно делать. Это было опасно. Это было рискованно. Но это должно быть сделано.

Она выбралась из кровати, убедившись, что Лейф и Хосену задремали, и направилась в подземелье. К Аррику.

Глава тридцать третья. Аррик

Странное чувство – находиться по другую сторону железных прутьев клетки. Аррик провел последние три недели, болтаясь на цепях под потолком или прижимаясь к решетке и молясь богу, или дьяволу, или любому, кто станет слушать, о спасении от плотоядных рыб, которые больше всего на свете мечтали порвать его в клочья.

Шейну приходилось хуже, чем Аррику. Его не приковали к цепям над водой, так что ему приходилось отчаянно карабкаться по прутьям во время каждого прилива. Шейн всегда больше других боялся рыб. Он бы скорее вынес тысячу ударов мечами, чем стал ужином для кровожадных тварей.

Чувство вины скрутило живот Аррика. По его вине Шейн попал за решетку. Он умрет по вине Аррика.

И по вине Рен.

Пламя вспыхнуло в его сердце от одной мысли о жене-предательнице. Он должен испытывать гнев, иначе его затопит печаль. Но даже за злость держаться в этом темном и сыром подземелье было сложно.

Ты посадил сюда Рен на много дней, когда впервые пленил ее, но это не сломило ее дух.

В каком-то смысле даже сейчас Аррик отчаянно ею гордился. Она и вправду была драконом. Кем-то, кого нужно боготворить. Кем-то, кому нужно поклоняться.

Словно в ответ на его мысли дверь в подземелье отворилась, впуская внутрь луч света и его мучителя. Жена Аррика не сказала ни слова, шагая вниз по коридору. Ее взгляд на мгновение коснулся Шейна, а затем она остановилась прямо перед клеткой Аррика.

Они смотрели друг на друга бесстрастно и молчаливо. Рен выглядела так, словно не спала много дней – словно она тоже была прикована к потолку и отдана на милость прилива и плотоядных рыб. Тени лежали на коже у нее под глазами, и казалось, что она похудела.

– Пришла позлорадствовать? – пробормотал Аррик, не сводя с нее глаз.

– Это единственное, что ты можешь сказать? – спросила в ответ Рен, осуждающе вздернув брови. – После трех недель здесь ты не придумал ничего получше?

– Что бы ты предпочла? Хочешь, чтобы я молил тебя о пощаде после того, как