Шрифт:
Закладка:
— Подать пальто.
Августа, улыбаясь, подала.
— Фуражку!
Подала и форменную фуражку.
— Калоши!
— А вы сами возьмите, — спокойно ответила Августа. — Это ведь не моя обязанность.
— Что?.. — закипятился Чудило. — Подать, говорю, калоши!
Я сначала думал, что он дурачится, а потом понял, что он вообразил себя барином.
— Брось дурака валять, — сказал я ему, — надевай калоши и пошли.
— Ах ты, корова комолая! — выругал он вдруг Августу ни за что ни про что.
Августа вспыхнула, повернулась и ушла.
— Ты забываешься, — возмутился я. — С тобой стыдно показываться на людях... Ты хам! — И, не дожидаясь его, я хлопнул дверью.
Вечером, когда я готовил уроки, он, как коршун, налетел на меня:
— Ты чего полез в пузырек? Что ты от меня хочешь?
— Извинись перед Августой или... ко мне не подходи, — твердо произнес я.
— Ну и не больно ты мне нужен, — сердито бросил он, — подумаешь!...
На другой день, встретив Августу в больнице, я извинился перед ней за своего товарища и поблагодарил ее за хороший уход, за доброту. Мы расстались с ней друзьями...
— Куплинов, тебя Протонский вызывает, — сказал мне Кузьма, когда я явился в общежитие. Пришлось направиться к протопопу на квартиру.
— Вот тут тебе письмо, — встретил меня Протонский. — Только как-то неловко написан адрес. Тебя ведь Николаем зовут?
— Да.
— А тут Коле Куплинову.
Я посмотрел на конверт и заволновался: почерк Машин!
— Кто это тебе пишет? — продолжал спрашивать протопоп.
— Одна знакомая.
— Кто она?
— Сестра моего учителя, друг детства, учится в гимназии.
— А-а... Ну ладно, — зевая, разинул рот Протонский. — А я думал, уж не с улицы ли какая...
Маша ничего особенного не писала, она только удивлялась, почему я не захожу. Мне нужно давно было с ней повидаться. Тем более, что была у меня к ней очень важная просьба. Но не буду забегать вперед.
Глава третья
1
Как-то я пошел навестить своего земляка — односельчанина Нежданова. Он одновременно со мной приехал в город и поступил в фельдшерскую школу. Нежданов жил на Уральской улице, где-то во дворе в комнатушке без света, перегороженной пополам. В одном углу помешалась какая-то обедневшая дворянка, и Нежданов, белокурый, веселый парень с тонкими интеллигентными чертами лица, без конца с ней вел забавные разговоры: ему кто-то сказал, что его предки тоже были когда-то дворянами. Я у него просматривал учебники анатомии и физиологии. За стеной тренькала гитара. Там жил молодой рабочий с Трубочного завода, высокий бледный человек, всегда аккуратно побритый и подстриженный...
Я постучал в дверь к Нежданову. Обычно мне отворяла хозяйка — старушка, а тут никто не выходил. Я стал стучать сильнее. Из-за двери выглянула наконец коротко остриженная голова уже немолодого человека.
— Вам кого? — спросил он, пытливо рассматривая меня. Бойкие веселые глаза и голос были удивительно знакомы.
— Мне Нежданова.
— Нежданова? — переспросил меня человек и привычным жестом стал разглаживать сбритые усы.
Тут я узнал его. Это был Антон Завалишин.
— А-а! Никола! — радостно воскликнул он. — Заходи, заходи... Земляка твоего нет, а мы гостю рады, заходи!
Антон провел меня в комнату, где жил рабочий с Трубочного завода.
Комнатка чистая, уютная, кровать аккуратно прибрана, покрыта светлым одеялом; два стула у обеденного стола, в углу этажерка с книгами и еще один столик с инструментами у дверей.
В квартире пахло печеным хлебом и чем-то острым, похожим на запах травленой соляной кислоты.
— Вот где нам пришлось встретиться, — весело говорил Антон, усаживая меня на стул. — Приехал все-таки в город. Ну, рассказывай, как живешь, где работаешь.
— Я учусь.
— И это неплохо...
И опять засыпал меня вопросами: с кем учусь, кто мои товарищи, откуда они, нет ли земляков.
Я рассказал ему о своих друзьях, о наших ребятах.
Антон заметил мне, что у него есть здесь в городе хороший приятель. Только он не помнит точно его адреса, где-то за Молоканскими садами.
Антон хлопал меня по плечу, смеялся, прижимал к себе. И вдруг спросил про Машу:
— Она тоже здесь?
— Здесь. Учится. А вы что теперь делаете?
— Я? — улыбнулся Антон. — А вот смотри: усы обрил да в хохлы записался. Запомни: я больше не я и лошадь не моя, не Антон я больше, а Григорий Овсеевич, по фамилии Сиво-Железо.
— А як же, дядько, вы балакаете — чи по-русски, чи по-хохлацки? — шутливо спросил я.
— Такочки и балакаем, як бог на душу положе, — засмеялся Антон. — Ничего, сойдет. Я наполовину хохол, у меня мать украинка...
Потом он рассказал мне о своей семье. Брат его Семен все еще в Сибири, Наташа вышла замуж за здешнего рабочего, дедушка Никита умер — не дождался сына из ссылки.
Сам Антон пока живет то у Наташи, то у брата ее мужа, токаря Ткачева, вот в этой квартире. Поговорили еще о Куваке, о дяде Мише, о том, что я читаю. И когда он узнал, что книги — мои лучшие друзья, пригласил меня в субботу зайти сюда вечерком: здесь будут читать новую интересную книгу.
— Дедушка мой хоть и небольшой был грамотей, — говорил Антон, прощаясь со мной, — но грамоту уважал. «Чтение книг, — говорил он, — есть дело сладчайшее».
Разговор с Завалишиным вновь разбудил во мне воспоминания о нашей первой встрече с Машей, когда я так тосковал. Я не переставал о ней думать. Но в разлуке, занятый новыми мыслями и новыми товарищами, я стал понемному успокаиваться от волнений первой любви, и меня уже не тянуло к Маше с такой силой, как это было полтора года тому назад. Как-то незаметно для меня на первый план выступили иные интересы, иные переживания...
Однажды
