Мне нравится в нём совершенно всё, и сердце, вытянувшись в струнку, снова готовится выйти на батут. Сейчас начнётся показательная программа.

Его улыбка. Его желание помогать нам. И даже запах пота с какого-то момента вдруг кажется родным и знакомым. Как там говорят умудренные опытом психологи? Самое главное в отношениях — это чувство страстной привязанности к друг другу. И нужно встречаться не меньше года, чтобы понять, что ты чувствуешь.

Сглатываю слюну, смущаюсь, глядя ему в глаза. Утопая в них.

О боже, кажется, мне не нужен год.

Провожу руками по его мускулистым предплечьям и снова млею, задыхаясь. И Максим свои не отводит. Молчит и тоже обнимает за талию. И почему-то мрачнеет. Отворачивается, оглядывается, щурится. Словно что-то ищет. Поднимает одну руку и кладёт на мой затылок, нежно перебирая волосы.

И ночь будто становится ещё тише, даже листва не шелестит.

Высоко над головой сквозь тёмные кроны пробивается лунный свет.

— Куда мы поедем, здесь же близко?

— Да мало ли куда, Ксюшенька. Главное, что вместе.

— Тоже верно.

Его шершавые пальцы скользят по моим губам, и сердце таки начинает свои цирковые трюки. Крутит сальто, которое, как и положено, делается на значительной высоте. Неискушенный зритель вряд ли поймёт, когда два сальто-мортале, а когда три… Но Максим так на меня смотрит...

— Тут такое дело, Ксюш... — Отпускает на секундочку, хлопает себя по несуществующим карманам, потом вспоминает, что на нём нет штанов.

Я снова смеюсь.

— У меня есть для тебя свадебный подарок, но суть не в этом.

Он смотрит на небо, улыбается луне, потом облизывает губы и снова фокусируется на мне.

— Кажется, я в тебя втюхался по самые уши.

— Что ты сделал?! — смеюсь, захлебнувшись эмоциями.

— Влюбился. И нет мне прощения.

* * *

— Что ты сделал?! — смеюсь, захлебнувшись эмоциями.

— Влюбился. И нет мне прощения.

Каменею, перестав улыбаться. Наши взгляды скручиваются как спагетти на вилки. Происходит немой диалог. И я не знаю, что и думать. Может, мне послышалось? Опускаю голову и отхожу в сторону, кутаюсь в покрывало и ёжусь, будто от пронизывающего тело холода.

— Максим, такими вещами не шутят. Это не смешно.

Слышу его усмешку. Дубовский поднимает руку и нежно касается моего плеча.

— Я и не думал шутить, Ксюшенька.

Мотнув головой, скидываю его руку. Сейчас мне дискомфортно от его прикосновений. Надо подумать. Я не переживу, если он издевается. Для меня всё очень серьёзно, и подобные шутки неуместны.

Снова смотрю на улыбающегося Дубовского и почему-то вспоминаю Ивана, своего первого мужа. И то, как обильно он потел, вытирая платочком виски, признаваясь в любви. В тот день у него под мышками и на спине образовались круги, а волосы стали влажными. Я тогда подумала, что у него инфаркт случится, так сильно он переживал.

А Максим сообщил это с лёгкостью, словно это не доставило ему никаких сложностей. Сегодня одну люблю, завтра — другую. А я вдруг чётко понимаю: хочу, чтобы только меня. Внутри всё трясётся. Так дрожат стёкла, когда мимо проезжает поезд.

— Ты меня совсем не знаешь, Максим. Не надо бросаться такими словами. Мне не нравится. Всё было хорошо. — Мну край покрывала. — Но это правда лишнее.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Слышу его глубокое дыхание, он снова пытается прикоснуться. Отступаю.

— Но мне известно достаточно, чтобы разобраться в том, что я чувствую, Ксюшенька. Я уже не мальчик.

Я всё равно в растерянности. Кем бы ни был Максим и как бы сильно мне ни нравилось проводить с ним время, любовь — это что-то большое, чистое и светлое. Любовь — это не жаркий интим и уж точно не фиктивный брак.

— Я думал, что у нас взаимно. Казалось, что я добился твоей благосклонности, Ксюш.

— Это другое. — Глупо накидываю покрывало на голову, превратив его в гигантский платок до пят. — Ты должен был хорошо подумать, прежде чем сообщать мне об этом.

И снова Максим смеётся. Но я бы не сказала, что зло, скорее искристо, по-доброму.

— Если бы Ромео долго раздумывал о любви, то много потерял бы.

— А если бы хорошо подумал, то остался бы жив.

— Жизнь коротка, Ксюша. — Отворачивается, разрывая зрительный контакт, втягивает водух носом. — И если я говорю, что люблю, значит люблю. Мне лучше известно. «Ромео и Джульетта» — чудесная история.

— Я тоже знаю эту историю, и до Джульетты легкомысленный юный Ромео Монтекки безответно любил красавицу Розалину, её кузину. Предпочитал предаваться грустным размышлениям. И в дом, на бал, ввалился именно ради неё.

— А дальше, увидев Джульетту, Ромео уже больше никого и ничего не видел, кроме неё. И сразу же её поцеловал.

— Это средневековье, там всё было гораздо проще.

Ещё одна улыбка.

— Непреодолимое влечение было всегда, и его невозможно анализировать, Ксения. — Поймав мою руку, тянет к себе. — Я от тебя дурею. Ради тебя готов свернуть горы и собрать кувшинки на соседнем болоте. Ты хотя бы представляешь, что я почувствовал, когда обнаружил, что ко мне в труселя забралась пиявка?

Не сдержавшись, хихикаю.

— Ты сам, что ли, кувшинками занимался? Я думала, у тебя для этого есть специальные люди.

Макс берёт моё лицо в ладони. Убирает волосы за уши. А я заливаюсь краской. Потому что уже поверила ему. И даже если он обманул, то я очень рада обманываться. Потому что…

— Конечно сам. Каждую кувшинку оторвал и всунул в листик. Есть вещи, которые я никому не доверяю, особенно такие важные, как твои кувшинки. Я всё уладил!

Я краснею, смутившись, чувствую, как сладкий жар разливается по телу, полыхнув внутри. Он заставляет щёки покрыться румянцем, а ноги стать совершенно ватными. Максим безмятежно улыбается и всё ещё держит моё лицо. Ай, была не была… Сколько той жизни!

— Я тоже люблю тебя, — смотрю на него как маленький котёнок, боясь наказания от хозяина, но искренне надеясь на то, что вместо этого он прижмет меня к себе.