– То есть в ИРА служат восьмилетки?

– В этой стране мало что меняется.

– И насколько безопасно твое убежище?

Она с трудом могла различить выражение его лица в тусклом свете звезд.

– Достаточно безопасно.

«Достаточно безопасно». Джессика поддалась порыву – желанию дистанцироваться от предательства, ранившего куда сильнее, чем она была готова признать, – но ведь ей этого и хотелось, действовать импульсивно, в кои-то веки руководствоваться собственными побуждениями, а не чужими вероломными махинациями. Деймиан тихо приблизился, держа в руках хлеб и карту.

– Без тостов?

– А также без масла, джема и огня.

Она вгрызлась в хлеб белыми зубками. Деймиан пальцами отмерил расстояние на карте.

– Как думаешь, мы доберемся сегодня до Слайго?

– Возможно. Если повезет. Ты уже подумала о том, что хочешь делать, когда окажемся там?

– Не знаю. Мне все равно. Могу просто развернуться и отправиться прямо домой. Мне нужно время на раздумья, понять свои чувства – понять, кто я такая.

При свете низко стоящего солнца, казавшегося медным сквозь туман, они осторожно крались мимо птичьих стай прочь от сеновала. От каждого треска и щелчка, шелеста перьев и хлопанья крыльев сердце Джессики начинало биться быстрее. Они прошли по тропинке и оказались на шоссе. Живые изгороди блестели от птичьих глаз, а клювы торчали отовсюду, словно шипы. Повернув на дорогу, путники услышали нарастающее хлопанье крыльев, похожее на начало грозы. Они не обернулись. Еще полчаса река птиц текла у них над головой в северо-западном направлении.

16

Черт бы побрал этого Колдуэлла! Какая муха его укусила, заставив примерить очки? Мы были в считаных минутах от беглецов. А теперь они уже могут приближаться к Слайго, в то время как мы торчим в «Окружном отеле Маллингара», ожидая, пока – и если – к Колдуэллу вернется нормальное зрение. Каждые полчаса мы снимаем с его глаз плотные бинты и убеждаемся, что даже в затемненном гостиничном номере он испытывает мучительную боль. Тиресий не может предсказать, сколько времени пройдет, прежде чем отец Джессики достаточно восстановится, чтобы продолжить путь. Да чтоб ему провалиться!

Очевидно, мы не можем оставить его в номере и продолжить преследование сами. Я также не могу продолжить его в одиночку, поскольку понадобятся оккультные таланты Тиресия и Гонзаги. А они не могут двигаться вперед без меня, потому что не умеют водить машину. Похоже, им вообще не по нраву любой вид транспорта, они предпочитают передвигаться на своих двоих. Итак, мы продолжаем куковать в захудалой гостинице, словно герои комедии братьев Маркс. Какой я дурак, что позволил Колдуэллу сопровождать нас.

«Чувство вины» – не та концепция, с которой психологам приходится иметь дело, и все же я испытываю угрызения совести. Она не оставила записку, но я преисполнился уверенности, что наши совместные занятия были прямой причиной ее бегства. Я был так осторожен, я затыкал и конопатил каждую щель и дырочку, но заточенные в глубинах памяти воспоминания просочились наружу. Она вспомнила не только о детстве и его травмах, но и об опасном наследстве, полученном от своей настоящей матери. Ответственность, вина: психолог, исцели себя сам.

Джессика опаздывала на назначенную встречу. Я трепетал, почти как в лихорадке, предвкушая возможность целенаправленного погружения пациентки в исконное состояние сознания, позволяющее управлять материей и энергией при помощи разума. Ощущение было сродни интеллектуальному головокружению, которое испытываешь, стоя на краю утеса и глядя на ранее неведомый ландшафт, обширный и волнующий, взывающий к осторожным исследованиям.

И, конечно же, она опаздывала.

Двадцать минут превратились в сорок, а потом – в полтора часа. Я достаточно разволновался, чтобы позвонить в ресторан Мэнгана, где она работала, и мне сообщили, что мисс Колдуэлл на службу не явилась. Я позвонил в дом Колдуэллов – вдруг она заболела и забыла сообщить мисс Фэншоу. Нагрянули дурные предчувствия: я узнал, что она ушла из дома еще до того, как все проснулись; впрочем, этот факт сам по себе не был чем-то из ряда вон выходящим. Я рассказал мистеру Колдуэллу о своем звонке в ресторан, и он, внезапно обеспокоенный, спросил, не могу ли я навестить их как можно скорее. Поскольку в тот вечер у меня больше не было никаких запланированных встреч, я согласился прийти немедленно. Как раз в тот момент, когда я вешал трубку, раздался громкий стук в дверь. Я поспешил впустить посетителя.

– Джессика, – сказал я, – что тебя задержало? Где ты была? Входи.

– Прошу прощения?

В коридоре стояли два старых бродяги. Один был низеньким и приземистым, похожим на жабу, с растрепанной копной лоснящихся черных локонов; другой – высоким и худым, смахивающим на птицу, в самых необычных очках, которые я когда-либо видел.

Они представились как Тиресий и Гонзага. Первый, тот, что повыше, объяснил, что они ищут мисс Джессику Колдуэлл – «юную леди», как он ее назвал с удивительно архаичным англо-ирландским акцентом, словно франт XVII века, – и отследили небольшой узел энергии Мигмуса до этого места. Могу ли я помочь им в поисках? У них имелась информация чрезвычайной важности, которую надлежало сообщить нашей общей знакомой.

И пока я слушал высокого и худого гостя, меня осенило: у дверей моего кабинета стояли два подлинных мифических феномена. Это были не мимолетные эльфийские тени в Брайдстоунском лесу, не полуреальные-полуфантастические образы, запечатленные на фотопластинке. Хотя своим видом и поведением они походили скорее на владык Малого Египта и графов Кон-Домских [86], чем на Вечно Живущих, вассалов Царицы Воздуха и Тьмы [87], я все же видел перед собой фейри – Прядильщика Снов и Стража.

Я рассказал про курс гипнотерапии, который проходила Джессика, – очевидно, то самое «средоточие энергии Мигмуса», на что они намекали, – и про ее серьезное опоздание на сегодняшнюю встречу. Потом прибавил, повинуясь внезапному импульсу, что с утра ее не видели ни на работе, ни дома. По взглядам, которые они бросили друг на друга, по тону, которым коротышка произнес слова на языке, похожем на русский, и по мрачному кивку его высокого товарища я понял: мои гости подозревают, что происходит что-то нехорошее.

Мы сразу же поехали на Белгрейв-роуд.

Семья Джессики встретила меня в гостиной, обставленной словно на семейном снимке Викторианской эпохи. Угрюмая напряженность, повисшая в воздухе, намекала на какую-то ссору, произошедшую за несколько минут до моего прихода. Младшие дочери, готовые, казалось, разрыдаться; миссис Колдуэлл в образе усталой и отрешенной голливудской женщины-вамп, вплоть до сигареты, которую она сжимала двумя нервными пальцами; мистер Колдуэлл с лицом человека, собравшегося с духом перед неким мучительным откровением, – как у члена российской царской семьи в ночь революции.