арочные окна словно подмигивали, украшенные колоннами портики как будто улыбались, приветствуя старинного друга. Бахрам переполнился гордостью собственника — даже через столько лет было приятно ощутить себя неотъемлемой частью этой декорации, о чем другие чужеземцы могли только мечтать.

У ворот датской фактории стояли два охранника в чалмах. Выходцы из колонии датчан Транкебар, что под Мадрасом, они хорошо знали старейшину индийской общины и, склонившись в поклоне, пропустили его на территорию.

Пересекая двор, Бахрам отметил, что гости уже собрались — из окон ярко освещенных гостиной и столовой доносились голоса и звяканье бокалов. На пороге гостиной он остановился и оглядел зал: одеяния почти всех приглашенных были в черно-белой гамме, и, стало быть, его появление в наряде, под светом свечей сверкающем золотой и серебряной вышивкой, произведет сильное впечатление; Бахрам расправил подол чоги, готовясь предстать во всей красе.

Встретили его тепло. Почти со всеми он был знаком, и потому многих заключил в объятья, а некоторых даже расцеловал, не опасаясь, что объект отпрянет. На столь бурное проявление чувств европеец посмотрел бы косо, но у восточного человека высокого ранга это считалось проявлением уверенности в себе. Еще в юности Бахрам подметил, что подобное поведение — прерогатива старшин общины, которые навязанным физическим контактом подчеркивали свою власть. Сейчас он получал странное удовольствие от того, что достиг положения в жизни, когда его объятия, похлопывания и поцелуи охотно принимались всеми, даже накрахмаленными европейцами.

Хозяин вечера мистер Линдси поздравил Бахрама с членством в Совете и подвел к своему портрету в полный рост, занявшему место в галерее бывших председателей Палаты.

— Вы, конечно, узнаёте кисть мистера Чиннери, — гордо сказал он.

— Просто великолепно! — не замедлил восхититься Бахрам. — Как ловко придумано вложить вам в руку меч. Вы смотритесь настоящим героем!

Румяное лицо мистера Линдси осветилось довольством.

— Мило, не правда ли?

— Но что за спешка, Хью? Ваш срок на посту еще не истек.

— Вообще-то осталось всего ничего. — Мистер Линдси придвинулся ближе и прошептал: — Между нами, Барри, я потому и устроил этот ужин, что хочу объявить имя своего преемника.

— Нового председателя?

— Да, его самого.

Мистер Линдси хотел еще что-то сказать, но, глянув через плечо Бахрама, осекся, поспешно извинился и отошел. Бахрам обернулся и увидел Ланселота Дента.

С их последней встречи этот худощавый человек со скошенным подбородком заметно переменился: отпустил рыжую эспаньолку, надеясь, видимо, этим удлинить лицо, но, главное, излучал дружелюбие, чего прежде за ним не водилось.

— А, мистер Модди! Поздравляю с назначением, мы невероятно рады, что теперь вы с нами. Мой брат Том передает вам наилучшие пожелания.

— Благодарю, — вежливо сказал Бахрам. — Ваше поздравление и добрые слова чрезвычайно приятны. Пожалуйста, называйте меня Барри.

— А вы меня — Ланселот.

— Хорошо, Ланс… — Бахрам запнулся на трудном для него имени, но все же выговорил: —…Ланселот.

Прозвучал гонг, призывавший гостей в столовую, и Дент тотчас подхватил Бахрама под руку. Места за столом были не расписаны, и потому ничего не оставалось, как сесть с ним рядом. Соседом слева оказался Джон Слейд из «Кантонского дневника».

Редактор был завсегдатаем Палаты, и его присутствие за столом никого не удивило. Кроме газеты, он подвизался в торговле, правда, без особого успеха. Поговаривали, «Громовержец» влез в огромные долги, но страх перед его острым языком и разящим пером не позволял кредиторам требовать возвращения ссуды.

Однако нынче красная пухлая физиономия редактора была вовсе не грозной, а, напротив, расплылась в улыбке.

— Чудесно, чудесно, — пробурчал он. — Чрезвычайно рад, что отныне вы в Совете, мистер Модди. — Слейд обвел взглядом стол, и лицо его закаменело. — Чего не скажу вон про того турка.

Слова его сильно озадачили Бахрама. Проследив за взглядом редактора, он понял, что тот смотрит на Чарльза Кинга из фирмы «Олифант и компания». Но ведь предприятие американское, а мистер Кинг американец.

— Простите, вы сказали «бурка», мистер Слейд?

— Нет, я сказал «турка».

— Я полагал, мистер Кинг родом из Америки. Вы уверены, что он турок?

— Ничто не мешает ему быть и тем, и другим, — мрачно ответил Слейд.

— Позвольте, одновременно американцем и турком? Как-то это чересчур, а?

И тогда Дент пришел на помощь.

— Будьте снисходительны к нашему славному редактору, — прошептал он Бахраму на ухо. — Мистер Слейд поборник правильного употребления слов и терпеть не может народную этимологию. Особую его неприязнь вызывает слово «дурак», что в большом ходу у простолюдинов. Он считает, это искаженный «турок», и настаивает на применении именно этого слова.

После такого разъяснения Бахрам озадачился еще больше, поскольку всегда думал, что английский «дурак» — это перевранное слово «букра» на хиндустани, то бишь «козел».

— Неужели мистер Кинг разводит коз? — спросил он.

— Я бы этому ничуть не удивился, — скорбно вздохнул мистер Слейд. — Всем известно, что истинный турок отуречит все что захочет. Amantes sunt amentes[48].

Бахрам не слышал, чтобы в Городе чужаков кто-нибудь держал коз. Но уж если кто за это взялся, то, конечно, представитель фирмы «Олифант и компания», которую здесь считали странной, ибо она вела дела себе в убыток. Мало того, ее управляющим хватало наглости осуждать других за то, что не следуют их курсом. Излишне говорить, что это не добавляло расположения к ним коллег.

Бахрам был одним из немногих, у кого сложились хорошие отношения с Чарльзом Кингом, поскольку они редко говорили о делах. Он знал, что высшие эшелоны Города чужаков настроены к Кингу крайне враждебно, и потому удивился, увидев его среди членов Совета.

— Чарльз Кинг тоже в Совете? — спросил Бахрам.

— Да, как ни странно, — сказал Дент. — Его позвали, потому что он любимчик мандаринов. Мы надеялись, что Кинг представит им нашу позицию. Но все вышло с точностью до наоборот: вместо защиты наших интересов у мандаринов, он пытается всеми правдами и неправдами заставить нас исполнять волю его поднебесных патронов.

Стюарды подали первое блюдо. Местные жители, все они были с косицами, в круглых шапочках и сандалиях, но одеты в клубную униформу: синяя рубаха и серые штаны по щиколотку.

В отличие от стюардов, повара Палаты были из Макао. Наконец-то разделавшись с обычными запросами клиентов — ростбиф, йоркширский пудинг, телячий рубец с потрохами под приправой, почки с мясом в кляре и подобное, они смогли приготовить великолепные маканезские кушанья. Заглянув в тарелку, Бахрам обрадовался своему любимому ярко-зеленому супу из водяного кресса, к которому подавались разные специи и соусы, а также превосходное португальское вино «Алваринью» из Монсана.

Он наслаждался супом и смаковал вино, когда вдруг над его ухом прогремел голос Слейда:

— Что ж, мистер Джардин,