— У меня кое-что есть для вас, сет-джи.

— Что же это?

— Памятная записка Сыну неба. В «Дневнике» опубликован ее перевод. Я подумал, вам будет интересно, поскольку речь о том, как положить конец торговле опием.

— Вот как? Ну что ж, прочтите.

«Едва опий начал проникать в Китай, дед вашего величества, благосклонный правитель, известный под именем Мудрый, предугадал его пагубность: он строго остерег своих подданных и наложил запрет на торговлю зельем. Однако в те времена его министры не могли представить, что сия отрава получит распространение, какое мы наблюдаем ныне. В старину опий считали роскошной забавой изнеженных деток богачей. Но постепенно он проник в верха, где в его сети попали военачальники и аристократы, и в низы, опутав работников и работниц, торговцев, монахов и монахинь, священнослужителей. Сейчас курильщиков встретишь повсюду, а необходимый им инвентарь открыто продается средь бела дня. Ввоз опия из-за рубежа постоянно возрастает. Возле Линтина и других островов бросают якорь суда, специально приспособленные для его транспортировки. Эти корабли не входят в Жемчужную реку, не приближаются к ее рукаву Бокка-Тигрис, но безнравственные купцы Квантуна, сговорившиеся с боевиками, посылают к ним лодки, прозванные „стремительными драконами“ и „резвыми крабами“, и меняют серебро на опий, который тайком перевозят на берег. Вот так ежегодно из страны утекает свыше тридцати миллионов таэлей серебром. Объем легальной торговли (импорт шерсти и часов, экспорт чая, ревеня и шелка) не превышает десяти миллионов таэлей, а доход от нее и того меньше. Выручка легальной торговли не составит десятой или двадцатой доли от прибыли, какую дает поток опия. Естественно, чужеземные купцы более всего заинтересованы в доставке зелья. Отток капиталов из Китая стал опасным недугом, но ваши министры не понимают, чем все это закончится…»

Бахрам оттолкнул тарелку и вскочил.

— Кто это написал?

— Старший визирь двора, сет-джи.

Бахрам забегал по комнате.

— Ладно, продолжайте. Что там еще?

— Автор оценивает разные способы, как пресечь поток опия в Китай.

— И какие же это способы?

— Один предлагает блокировать все китайские порты, дабы чужеземные корабли не смогли в них войти.

— Что автор об этом думает?

— Говорит, это не сработает, сет-джи.

— Почему же?

— Китайское побережье слишком протяженное, сет-джи, его невозможно перекрыть полностью. У чужеземцев налажены крепкие связи с китайскими купцами и чиновниками; поскольку речь о больших деньгах, возникнет небывалая коррупция. Сговорившись, чиновники и купцы изыщут пути для переправки опия в Китай.

— Ха! — Бахрам огладил бороду. — Так-так, что еще там сказано?

— Предлагается прекратить торговлю и вообще всякие сношения с чужеземцами. Автор считает, и это не годится.

— Как объясняет?

— Иностранные корабли встанут в открытом море, а китайские подельники вышлют к ним быстроходные лодки. Предложенный способ обречен на провал, пишет автор.

Бахрам остановился перед стеклянным шаром с пучеглазой золотой рыбкой, кружащей в неустанной погоне за собственным волнующимся хвостом.

— А что предлагает он сам? Чего требует от двора?

— Похоже, китайские власти хорошо изучили отношение европейцев к опию. В своих странах те строго лимитируют его оборот, но свободно продают на Востоке народам, на чьи земли и богатства позарились. Автор приводит пример острова Ява: европейцы соблазнили яванцев опием, после чего легко их поработили. Они прекрасно осознают мощь этого зелья, и потому в своих странах держат его под контролем, не гнушаясь суровыми мерами и жестоким наказанием. Китай, считает автор, должен пойти этим путем. Он предлагает дать всем курильщикам опия один год на исправление. После этого срока всякий, кого уличат в употреблении или продаже опия, будет объявлен виновным в тяжком преступлении.

— И что это означает?

— Смертную казнь, сет-джи — мот ки саза. Все, кто имеют дело с опием, заслуживают смерти.

Бахрам недоверчиво фыркнул.

— Что за чушь? Наверное, тут какая-то ошибка. — Он подошел к Нилу и заглянул через его плечо. — Покажите, где это написано.

— Вот, сет-джи. — Нил ткнул пальцем в абзац. — Видите, здесь сказано: нарушитель приговаривается к смерти, а дети и внуки его не допускаются на государственную службу.

— Хватит! Я не умею читать, что ли?

Нахмурившись, Бахрам пробежал глазами абзац, но потом лицо его прояснилось, глаза засияли.

— Однако это всего лишь памятная записка, верно? Какой-то чертов умник настрочил, их пишут сотнями. Император выкинет и забудет. У него забот, что ли, мало? С женами бы разобраться и прочим. Мандарины не потерпят никаких новшеств, иначе где им взять навар, чем набить трубку? Они-то, долдоны эти, и есть самые заядлые курильщики.

С Хью Гамильтоном Линдси, нынешним председателем кантонской Торговой палаты, Бахрам был знаком много лет. Этот румяный толстяк с обволакивающими манерами кем-то доводился графам Балкаррес из знатной шотландской династии. В Китае, где он прожил лет шестнадцать, Линдси пользовался всеобщей любовью и слыл добрым малым, который ничуть не задается. Бахрам, не раз у него обедавший, знал его как хлебосольного хозяина и, самое главное, как взыскательного гурмана.

И вот нынче, охваченный радостным предвкушением, он выбирал наряд для званого ужина. Ангаркха уступила место белой полотняной джаме до колен, которая была скромно украшена парчовыми вставками, а в горловине и на манжетах оторочена зеленым шелком. Обычно к ней надевались шаровары, но сейчас Бахрам предпочел черные рейтузы с прошивкой серебряной нитью. Погода стояла теплая, и потому верхней одеждой стала кремовая чога с вышивкой из золотистого и серого бисера. Завершил наряд тюрбан чистейшего малмалского муслина. Вооружившись изящной тростью с набалдашником из слоновой кости, Бахрам позволил опрыскать себя его любимым розовым маслом и, немного постояв в пахучем облаке, вышел из комнаты.

Ужин намечался в столовой Палаты, до которой от Ачха-Хон было всего пять минут ходу. Однако местный обычай требовал нанять фонарщика, даже если идти недалеко. Бахрам всегда нанимал одного и того же сопровождающего по имени Апу, известного своей удивительной способностью возникать в нужный момент. И еще он, похоже, обладал сверхъестественным воздействием, отпугивающим попрошаек и прочее отребье с майдана. Нынче, как и прежде, Апу появился ровно перед заходом солнца, и Бахрам тронулся в путь. Расшитая чога, развевающаяся под ветерком, и бумажный фонарь, сияющий над белым тюрбаном, делали его весьма заметной фигурой, но благодаря мощным флюидам своего спутника он был единственным прохожим, кого не осаждали докучливые просьбы о подаянии.

Шумная суета майдана подняла ему настроение, навеяв воспоминания о первых годах в Кантоне. Бахрам огляделся: вдали маячила громада башни Умиротворение моря, а серые стены цитадели смотрелись театральным задником, хорошо оттенявшим узкие фасады факторий в подсветке закатного солнца —