Шрифт:
Закладка:
Чем больше я обдумываю свое полотно, тем масштабнее оно выглядит, ибо многие персонажи просто молят о месте в его композиции. Вот, скажем, чиновник, которого здесь называют «гоп-гоп»; возникает образ этакого попрыгунчика, однако на кантонском диалекте это слово означает «таможенник». Между прочим, богатым одеяниям и украшениям местных таможенников позавидовал бы сам Хубилай. Или взять купцов гильдии «Ко-Хон» — только им позволено вести дела с чужеземцами. Наряды их умопомрачительны: шелковые халаты с великолепной вышивкой и украшенные стеклярусом шляпы, извещающие о ранге их обладателей.
Возможно, ты помнишь, дорогая Пагли, что дома я усердно копировал могольские миниатюры?[43] Знаешь, трудился я не зря, ибо в Кантоне есть человек, которого надлежит запечатлеть именно в этой художественной манере: сказочно богатый бомбейский купец-парс Бахрам-джи Навроз-джи Моди. Он один из самых влиятельных людей в Городе чужаков и, кроме того, невероятно выразителен — глядя на него, я вспоминаю знаменитый портрет Акбара Великого кисти Манохара[44]: тюрбан, развевающаяся ангаркха, внушительное брюхо, перехваченное муслиновым кушаком. Он большой друг мистера Карабедьяна, и тот сказал, что нынче все городские группировки всячески стараются умаслить Бахрама.
Теперь ты понимаешь, Пагли, всю грандиозность моего замысла? И ведь я поделился лишь малой его частью. Ох, сколько еще персонажей! Вот, к примеру, редактор «Кантонского дневника» мистер Джон Слейд. Этот жирнюга выглядит бадьей с салатом, приготовленным из всего многообразия растительного и животного мира. Вот уж будет радость преподнести его в стиле Арчимбольдо[45]: лицо багрово, как гранат, бакенбарды торчат, словно перья на хвосте дохлого фазана, брюхо формой напоминает круп буйвола, бычья шея. Зычный голос наградил его прозвищем «Громовержец», точность которого я могу засвидетельствовать: в моей комнате Слейда слышно с другого конца майдана!
Еще есть доктор Паркер, внешне похожий на ворона, но чрезвычайно душевный человек: он ведает больницей, куда обращаются многие китайцы. Или вот мистер Иннес, этакий горец; он крестоносцем вышагивает по майдану, вступает в драку со всяким, осмелившимся встать на его пути, и убежден, что всеми его действиями вплоть до торговли опием управляет высшая сила.
Вера в это нередка даже среди миссионеров. Их тут немного: ужасный герр Гут… как его там, который вечно всех оскорбляет, или вот еще преподобный Бриджмен, жуткий зануда. Они мне гадки, но, поверь, вовсе не из-за того, что с жалостливой озабоченностью смотрят на меня как на дитя греха. Мистер Карабедьян считает их законченными ханжами, он своими глазами видел, как с одного борта корабля они раздают Библии, а с другого торгуют опием. Однако эти шарлатаны дают мне прекрасную возможность поупражняться в готическом стиле — будет забавно изобразить их в виде упырей.
Я рассказал далеко не обо всех, но, конечно, не могу обойти молчанием мистера Чарльза Кинга. Он не состоит в группировках, он сам по себе, однако его пример добродетели завоевал ему видное место в Городе чужаков. Мистер Кинг представляет фирму «Олифант и компания», которая, единственная в Кантоне, никогда не торговала опием! Разумеется, другие купцы его порицают, обвиняя в том, что он подольщается к мандаринам. Но вопреки всем угрозам и насмешкам он непоколебим; по сравнению с седобородыми старцами, заправляющими в Городе чужаков, он молокосос, однако неуклонно следует своим курсом, что, согласись, требует немалого мужества на пастбище, где все прочее стадо покорно идет в направлении, указанном мычащими вожаками.
Мистеру Кингу нет и тридцати, но он уже старший партнер в фирме, основатель которой, мистер Олифант, давно покинул Кантон. С виду он совсем не выглядит дельцом, и, признаюсь, милая Пагли, главное, из-за чего меня, несусветного дурака, столь к нему тянет, так это его разительное сходство с художником, которого я ставлю превыше всех в современном искусстве, с блистательным и трагичным Теодором Жерико[46].
Я видел только один портрет тушью, выполненный французом, чье имя никак не вспомню; на портрете юный Жерико: темные кудри, ниспадающие на лоб, прелестная ямочка на подбородке, взгляд мечтателен и вместе с тем полон страсти. Всякий, кто видел это изображение, при встрече с мистером Кингом оторопел бы не меньше моего, ибо сходство потрясающее!
Надеюсь, ты помнишь, милая, что однажды я показал тебе репродукцию шедевра Жерико «Плот Медузы». Злосчастная судьба потерпевших кораблекрушение так нас впечатлила, что открытка совершенно промокла от наших с тобою слез. И мы в один голос сказали, что лишь тот, кто сам пережил ужасную трагедию, смог бы создать столь трогательную картину страданий и утрат. Еще и в этом мистер Кинг схож с моим кумиром, ибо окутан неизбывной печалью. Это очень заметно, и я нисколь не удивился, узнав, что он впрямь понес невосполнимую потерю.
По семейным обстоятельствам мистер Кинг покинул родной дом в Америке совсем юным, ему было всего семнадцать, когда его отправили в Кантон. Внешность субтильного юноши стала поводом для издевательств и грубых шуток со стороны его соотечественников. О тоне этих насмешек говорит его тогдашнее прозвище «мисс Кинг» (ты не поверишь, но за глаза его, случается, и сейчас так называют). И это одна из причин моей особой симпатии к нему, поскольку я тоже натерпелся от подобных кличек («Леди Чиннери»! Хиджра![47]). Я прекрасно знаю, что такое измывательство неотесанных хамов (ты не представляешь, дорогая Пагли, сколько раз с меня срывали лангути, и я, голозадый, отбивался от подлого сброда…).
Но мистер Кинг счастливее меня — Провидение сжалилось над ним и одарило его Другом. Через пару лет в их фирму приехал еще один американец. Звали его Джеймс Перит и был он по всем статьям золотым юношей: умен, воспитан и необычайно хорош собой. (Я видел его портрет. Не знай я, что он писан в Кантоне, я бы решил, что тот же самый человек позировал для
