я. – Идем. Но осторожно.

В логове не было ни души – по крайней мере, в тех углах, которые было видно снизу. Проржавевшие строительные леса задрожали под нашим весом. Наверху – там, где полиэтиленовую пленку отогнули, словно занавеску, – скозь брешь окна сияла луна. Комната опустела: криминалисты забрали все вещи, чтобы проверить их на наличие следов, волокон, волос и телесных жидкостей. На стенах и подоконниках чернели пятна порошка для снятия отпечатков.

В доме Спейнов горели все лампы, он превратился в огромный маяк, подававший сигналы нашему парню. Лже-Фиона, все еще в красном пальто, стояла, прислонившись к кухонной стойке, и ждала, пока закипит чайник. Она держала кружку в ладонях и невидящим взглядом смотрела на детские рисунки, прикрепленные к холодильнику. В саду дрожащий лунный свет превратил блестящие листья в белые, поэтому казалось, будто все деревья и живые изгороди одновременно расцвели.

Мы сложили добро там, где наш парень складывал свои вещи, – у задней стены, чтобы они не загораживали ни вид на кухню Спейнов, ни выходящее на пляж окно, которое он использовал в качестве двери. Полиэтиленовая пленка, натянутая на другие окна, заслонит нас от взгляда наблюдателя. Ночь обещала быть холодной, еще до рассвета выпадет иней; я разложил свой спальник, чтобы на него можно было сесть, и надел под пальто еще один свитер. Ричи стоял на коленях и, словно ребенок, которого взяли в поход, доставал припасы: термос, пачку овсяного печенья и гору слегка помятых сэндичей, завернутых в фольгу.

– Умираю с голоду, – сказал он. – Сэндвич будете? Я взял на двоих – на случай, если не успеете перекусить.

Я машинально собирался ответить нет, но вдруг осознал, что он прав: я забыл захватить еду – из-за Дины – и тоже умирал от голода.

– Спасибо, – сказал я. – С удовольствием.

Ричи кивнул и подтолкнул ко мне горку сэндвичей:

– Сыр с помидорами, индейка, ветчина. Берите сразу несколько.

Я взял сэндвич с сыром и помидорами. Ричи налил в крышку термоса крепкий чай и предложил мне; когда я показал свою бутылку с водой, он одним глотком выпил чай и налил себе еще. Потом поудобнее устроился спиной к стене и вгрызся в сэндвич.

Похоже, Ричи не рассчитывал вести ночью глубокие доверительные беседы, и это было прекрасно. Некоторые детективы, сидя в засаде, заводят разговоры по душам. Я к их числу не отношусь. Пара новичков пыталась со мной пооткровенничать – то ли я им действительно нравился, то ли хотели подольститься к начальнику, – однако я пресек их поползновения на корню.

– Сэндвичи вкусные, – сказал я, потянувшись еще за одним. – Спасибо.

Пока совсем не стемнело, я проверил, как дела у летунов. Голос у лже-Фионы был ровный, даже слишком, но она отчиталась, что все в порядке, спасибо, помощь не нужна. Ковбой Мальборо с другом сказали, что мы – самое захватывающее зрелище за весь вечер.

Ричи методично уничтожал сэндвичи, глядя мимо последнего ряда домов на темный пляж. От уютного аромата чая в комнате стало теплее.

– Интересно, тут действительно когда-то была гавань? – спросил он спустя время.

– Да, – ответил я. Он, конечно же, примет как данность, что я, мистер Зануда, изучил этот вопрос, потратив редкие свободные минуты на поиски в интернете. – Давным-давно здесь была рыбацкая деревня. В южном конце пляжа еще можно увидеть остатки пристани.

– Так вот почему это место называлось “Брокен-Харбор” – из-за разрушенной пристани?

– Нет. Название произошло от ирландского слова breacadh – “заря”. Видимо, потому что здесь хорошо встречать рассвет.

Ричи кивнул:

– Да, наверное, раньше здесь было красиво.

– Скорее всего.

Запах моря перелетел через стену, проник в пустое окно – раздольный, дикий, наполненный миллионом пьянящих тайн. Не доверяю я этому запаху – он взывает к чему-то болеее древнему, чем разум и цивилизация, к фрагментам в наших клетках, которые плескались в океанах еще до того, как в нас зародилось сознание. И он тянет нас с такой силой, что мы бездумно следуем за ним, словно животные в период гона. Когда я был подростком, этот запах заставлял мою кровь закипать, взрывался электрическим током в мышцах, из-за него я бился о стены трейлера, пока родители не выпускали меня на свободу, – и, повинуясь его зову, я устремлялся навстречу несбыточным обещаниям. Теперь я стал умнее. Этот запах – плохое лекарство, он заставляет нас бросаться с высоких скал в бушующие волны, покидать любимых и переплывать тысячи миль открытого моря ради того, что ждет на дальнем берегу. Две ночи назад его чуял наш парень, когда спустился по лесам и перелез через ограду Спейнов.

– Теперь будут говорить, что там водятся привидения, – произнес Ричи. – Ну, дети.

– Возможно.

– Будут подбивать друг друга на то, чтобы добежать до дома и дотронуться до двери. Войти внутрь.

Внизу ярко горели лампы, которые Дженни купила для своей уютной семейной кухни. Абажуры были украшены желтыми бабочками. Одного не хватало – он отправился в лабораторию Ларри.

– Ты говоришь так, словно его бросят насовсем, – сказал я. – Сынок, поменьше негатива. Когда Дженни оправится, ей придется продать дом. Пожелай ей удачи, удача ей понадобится.

– Еще несколько месяцев – и брошенным окажется весь поселок, – возразил Ричи. – Скоро он вымрет. Никто здесь ничего не купит, а даже если желающие найдутся, в их распоряжении сотни домов. А вы говорите, что они выберут этот? – Он дернул подбородком в сторону окна.

– Я не верю в призраков. И ты тоже не будешь – по крайней мере, когда ты при исполнении.

О том, что призраки, в которых я верю, заключены вовсе не в пятнах крови Спейнов, я промолчал. Они заполняли весь поселок, огромными мотыльками залетали в дверные проемы, носились над просторами растрескавшейся земли, бились в редкие освещенные окна, разевая рты в безмолвном вопле. Призраки людей, которые должны были здесь жить, – юношей, что мечтали перенести жену через порог, младенцев, которых должны были привезти из роддома в уютные детские, подростков, что должны были впервые поцеловаться у столбов фонарей, которые уже никогда не зажгутся. Призраки событий наносят тебе миллион ран, однако со временем рассеиваются и отступают. Но призраки несбывшегося будут вечно остры, словно бритва.

Ричи уничтожил половину сэндвичей и принялся скатывать в шарик обертку из фольги.

– Можно задать вопрос?

Казалось, еще чуть-чуть – и он поднял бы руку. Я тут же почувствовал, что седею и на носу у меня вырастают бифокальные очки.

– Ричи, не нужно просить у меня разрешения. Отвечать на твои вопросы – часть моей работы, – отозвался я и услышал в своем голосе чопорные нотки.

– Угу. Просто интересно,