зачем мы здесь.

– В этом мире?

Он не знал, смеяться ему над моей шуткой или нет.

– То есть я хочу сказать… Зачем мы вот здесь. Сидим в засаде.

– Ты бы предпочел спать в своей постели?

– Нет! Тут здорово, я рад, что я здесь! Просто подумал – какая разница, кто тут будет? Если наш парень придет, его сможет взять любой. Я думал, что вы как бы… ну, не знаю… делегируете полномочия, что ли.

– Да, скорее всего, неважно, кто произведет арест. Но важно то, что произойдет дальше. Если сам надеваешь наручники на парня, то задаешь правильный тон в отношениях – сразу показываешь ему, кто здесь главный. В идеальном мире я бы всегда арестовывал преступников лично.

– Но так ведь не каждый раз происходит.

– Друг мой, я не волшебник и не могу успевать всюду. Иногда приходится дать шанс кому-то еще.

– Но не в этот раз. Шансов никто не получит, пока мы оба не свалимся с ног от усталости. Я прав?

В голосе Ричи слышалась улыбка, и мне понравилась его уверенность в том, что мы заодно.

– А то как же, – сказал я. – Моих кофеиновых таблеток нам с тобой хватит надолго.

– Это все из-за детей?

Улыбка исчезла.

– Нет, – ответил я. – Если бы дело было только в детях, то я бы спокойно уступил арест кому-нибудь из летунов. Но я хочу быть тем, кто возьмет убийцу Пэта Спейна.

Ричи молчал, наблюдая за мной.

– Почему? – спросил он, не дождавшись от меня продолжения.

Может, дело было в том, как хрустели колени и как затекла шея, когда я карабкался по строительным лесам. Или в томительном чувстве, что я превращаюсь в развалину. Возможно, именно поэтому мне вдруг захотелось узнать, о чем парни говорят между собой долгими нудными ночами, почему на следующий день они приходят в отдел, шагая в ногу, и вместе принимают решения, слегка кивнув или приподняв бровь. Может, все из-за того, что в последние пару дней мне не раз казалось, что я не просто натаскиваю новичка, а что мы с Ричи работаем вместе, плечом к плечу. Может, дело в коварном запахе моря, который превратил все мои возражения в зыбучий песок. Может, во всем виновата усталость.

– Ответь мне на такой вопрос: что, по-твоему, произошло бы, будь наш парень чуть более талантливым преступником? Если бы он убрал здесь, прежде чем выйти на охоту, избавился от следов кроссовок, оставил оружие на месте преступления?

– Тогда мы свалили бы все на Пэта Спейна.

Я едва видел его в темноте – только край головы на фоне окна и подбородок, повернутый в мою сторону.

– Да, скорее всего – даже если бы подозревали, что тут замешан кто-то еще… Что, по-твоему, подумали бы люди, если бы мы не смогли разослать ориентировку на преступника, представить хоть одно доказательство того, что он вообще существует? Та тетка Гоган, весь Брайнстаун, люди, которые следят за этим делом в новостях, семьи Пэта и Дженни. Что бы они предположили?

– Пэт, – ответил Ричи.

– То же, что и мы.

– А настоящий преступник остался бы на свободе – и, возможно, готовился бы к новому убийству.

– Возможно, но я не об этом. Даже если бы вчера парень пришел домой и повесился в темном уголке, он все равно превратил бы Пэта Спейна в убийцу. Отныне для всех, кто слышал бы его имя, Пэт остался бы человеком, убившим женщину, которая спала с ним в одной постели, и их общих детей. – От этих слов в моей голове поднялся звенящий гул: зло.

– Он умер. Ему уже все равно, – почти мягко сказал Ричи.

– Да, умер. Ему досталось всего двадцать девять лет жизни. Он должен был прожить еще пятьдесят, даже шестьдесят лет, но наш парень решил их у него отнять. Но и этого ему показалось мало: он захотел отправиться назад во времени и отобрать у Пэта даже эти жалкие двадцать девять лет, не оставив ему ничего. – Зло, словно низкое облако липкой черной пыли, медленно выплывало из комнаты, накрывая дома, поля, застилая лунный свет. – Это полная лажа. Такая лажа, что не хватает слов.

Мы молча сидели, а наша Фиона тем временем нашла совок и смела в него осколки тарелки, валявшиеся в углу кухни. Ричи открыл пачку овсяного печенья, предложил мне и, когда я покачал головой, в два счета умял половину.

– Можно задать вопрос? – спросил он чуть погодя.

– Ричи, я серьезно – завязывай с этим. Мы не внушим доверия нашему парню, если посреди допроса ты поднимешь руку и попросишь разрешения заговорить.

На этот раз он улыбнулся:

– Вопрос личный.

Обычно на личные вопросы, тем более на вопросы новичков, я не отвечаю, но, опять-таки, я и подобных разговоров с ними не веду. Я даже не ожидал, насколько легко и приятно окажется нарушить все границы между ветераном и новичком и просто поговорить как мужчина с мужчиной.

– Валяй. Если проявишь неуместное любопытство, я тебе скажу.

– Чем занимается ваш папа?

– Он на пенсии. Раньше был автоинспектором.

Ричи фыркнул от смеха.

– Что смешного?

– Ничего. Просто… Просто я думал, что у него более пафосная профессия – может, учитель географии в частной школе. Но теперь мне ясно: все сходится.

– Это комплимент?

Ричи не ответил. Он сунул в рот очередное печенье и стряхнул с пальцев крошки, но я чувствовал, что он все еще размышляет.

– Вчера на месте преступления вы сказали, что убивают только тех, кто сам напросился. Несчастья, как правило, случаются с плохими людьми. Но, по-моему, рассуждать так – слишком большая роскошь для нас. Понимаете, о чем я?

Я подавил вспышку какого-то чувства, более болезненного, чем раздражение.

– Нет, сынок, не очень. По моему опыту – не хочу тыкать тебя в это носом, однако у меня его все же побольше – в жизни ты, как правило, пожинаешь то, что посеял. Не всегда, но как правило. Если ты веришь, что заслуживаешь успеха, ты его добьешься; если ты думаешь, что твоя судьба – ковыряться в дерьме, то ничего, кроме дерьма, не получишь. Твой внутренний мир воздействует на внешний. Следишь за мыслью?

Ричи смотрел на теплый желтый свет в кухне.

– Я не знаю, чем занимается мой отец, он с нами не жил, – сказал он как бы невзначай, словно ему слишком часто приходилось это повторять. – Я вырос в трущобе – наверное, вы уже это поняли – и знаю немерено людей, с которыми случались несчастья, хотя они на них нисколько не напрашивались.

– И вот ты здесь –