Глава 1773

В тускло освещенной комнате царила неприятная атмосфера. Большой темный алтарь стоял поодаль разбитого центра пола, и его древняя замысловатая резьба намекала на давно забытые секреты и волшебные знания, некогда породившие эти стены. Изношенная поверхность алтаря купалась в призрачном сиянии, источником которого являлся пленительный, загадочный кристалл, замерший посреди развалин.

Сам кристалл представлял собой завораживающее зрелище. Он пульсировал потусторонней энергией, и его мерцающая, переливающаяся поверхность отбрасывала целый калейдоскоп из различных цветов на темные, источающие темную смолу, стены..

Когда Хаджар влетел в разбитую комнату, то на мгновение улыбнулся тому, как они схожи. Оба поверженные, уставшие, израненные и уже совсем немолодые.

Обломки статуй, выстроившихся вдоль стен, казалось, некогда стояли на страже алтаря, а теперь, их в прошлом гордые и надменные лица больше не внушали трепета, лишь жалость.

— Это была хорошая битва, генерал, — в комнату вошел Старик, даже не думавший снимать с себя покров теней. — Благодаря нашему поединку, я смог, наконец, осознать Правило и теперь, убив тебя и получив от Нарнира знание о силе Души, мне не составит труда легко пройти по ступеням Бессмертного и подняться на Седьмое Небо.

Сквозь дымку боли и потери крови Хаджар смог поднять голову, его взгляд устремился вверх. Через отверстие в потолке он увидел бескрайние просторы неба, красота которого резко контрастировала с гнетущей темнотой камеры. Степенно плывущие сквозь синеву облака, казалось, взывали к нему, убаюкивая, как это некогда делала мать.

Арнин, Шакх и Артеус ошибались.

Старик не предал горцев ради Северных Земель или силы Души. Он предал их, чтобы стать богом.

Что за глупость… какой человек, в здравом уме, захочет отказаться от человечности ради божественности и…

Хаджар чуть скривился от боли.

Облака…

Они казались далекими маяками надежды, обещанием чего-то большего за пределами камеры, в которой он теперь находился словно в плену.

— Прости, я не смог рассчитать силы при первом призыве Правила, — развел руками старик, вставший рядом с поверженным генералом. — Не уверен, что твои друзья выжили. Сделка с Нарниром включала лишь тебя, так что… их смерть не на моей совести.

Хаджар хотел что-то ответить, что-то сказать, но… не смог. Сил не было даже на то, чтобы пошевелить кончиком пальца, не то, что гортанью и языком.

Он лишь лежал и смотрел на небо, раскинувшее перед ним свои объятья. Сколько раз он уворачивался от цепких когтей костлявой старухи… сколько раз его меч заканчивал путь героев. И все ради того, чтобы самому пасть от руки совсем не того, кто думает о всеобщем благе и готов собой пожертвовать.

Нет, Старик был простым алчным до силы адептом. Глупцом, решившим, что обретет счастье или покой, если достигнет Седьмого Неба и займет место среди богов.

Как же он ошибался.

Боги… даже бесплотнее теней. В них совсем нет жизни. Смеха. Радости. Печали. Всего того, чего оказался лишен и Хаджар в своей бесконечной войне, где не было места ничему, кроме стали и боли.

И в какой-то момент Хаджар научился отличать оттенки этой боли. Находить в ней напоминания о том, что за границей его мирка из похоронных костров и лязга металла, есть другой мир. Мир других людей.

Тех, кто благодаря таким, как Хаджар, может жить. Заводить семьи. Любить. Печалиться. Делиться воспоминаниями. Ходить друг другу в гости. Хвастаться успехами детей. Бояться старению родителей, не желая замечать шагов времени.

Всего того, что никогда не знал Хаджар.

Дул ветер.

Он шептал что-то о дальних странах и краях.

— Ты еще терпишь, генерал? — Старик опустился на один из камней. — Погоди, дай переведу дух… не хочу, чтобы ты мучился. Пару мгновений, и я тебя добью, а затем, обещаю, расскажу бардам и менестрелям о твоей доблести. Все же, ты великий мечник, Хаджар Дархан. Этого не отнять. Может даже величайший, среди тех, что когда-либо рождался среди смертных.

Величайший мечник среди смертных… вот и все, что будет значиться на его надгробии. Титул, который может манить мальчишек, не знающих о том, как сердце замирает всякий раз, когда приходится обнажать меч. А когда узнаешь, то…

Иногда, вот так же, лежа под открытым небом, глядя на облака, плывущие по синей лазури, Хаджар мысленно возвращался в Город. И порой ему казалось, что ничего не изменилось.

Да, он теперь не калека. Неспособное двигаться тело сменилось телом воина, вот только… он все же так же был заперт внутри колеса, по которому бежал безвольной крысой.

Да, его камера стала больше. Из больничной палаты она выросла до бескрайних простор Безымянного Мира, вот только… что видел он в этом мире? Имел ли возможность путешествовать без цели — ради самого путешествия. Где его верные друзья? Где любимая? Где…

Ничего.

Только он один.

Опять камера.

Опять неспособность даже пошевелиться.

Нет, ничего не изменилось за эти пять веков… полтысячи лет. Он даже не был уверен, что выбрался из Города. Все такой же калека, запертый посреди каменного мешка, среди безучастного света далеких звезд.

— Пожалуй, я смогу призвать его еще раз, — произнес Старик и поднялся на ноги. В его руках блеснули кинжалы. — Прощай, генерал. Мрак…

Ветер дул посреди бескрайних вершин. Он гнал облака. Белые и чистые. Светлые. Незапятнанные всем тем, что творилось внизу, под ними. Смеренной поступью они двигались от горизонта к горизонту, впитывая в себе всю боль и отчаянье, царившие повсюду в мире, ставшим театром для богов.

Может, если бы он остался там, в Городе, то все было бы иначе. Как во сне шамана орков, он бы спился, сторчался, и обосранным, оплеванным, в собственной блевоте, помер бы от передоза в какой-нибудь канаве. Без цели. Без смысла. Без какого-либо толка.

Что лучше?

— …Тысячи…

Прожить несколько лет в угаре, наслаждаясь отсутствием обязательств, обязанностей, нужды… Где все вокруг тебя игра и источник удовольствий. Кураж, не знающий границ. Отдых. От мира. Самого себя.

Всего, того что делает тебя человеком. Потому что человеком быть сложно.

Хаджар знал это. Очень хорошо. Слишком много раз в его жизни ему предоставлялся шанс отказаться от этой ноши. Той, что здесь называют честью. А на самом деле — простой человечностью.

Дул ветер.

Он ласкал волосы и раны генерала.

Или, может…

Быть узником собственного меча, утопая в крови, не зная, зло ты или добро, взбираться по холмам из трупов и гор из черепов, двигаться наверх? Ради того, чтобы разрушить все то, что является смыслом