передо мной, удерживая вокруг него нити энергии, и начинаю.

– Это ты говорил? – спрашиваю я существо и борюсь с усталостью, подступающей к разуму. Мне еще никогда не приходилось удерживать смертовизга и одновременно с ним беседовать.

– Дека, ты что творишь? Убей их! – доносится будто издалека голос Белкалис, страшное напоминание, что я тоже участвую в резне, обездвиживаю существ, а потом их, беспомощных, уничтожают.

Отбрасываю эту мысль, возвращаюсь к смертовизгу.

– Отвечай, – требую я, подкрепляя приказ столь мощными волнами энергии, что сама содрогаюсь, а смертовизг с трудом стоит на ногах. – Это ты говорил?

Существо распахивает глаза. Оно смотрит на меня сверху вниз, открывает пасть:

– Я…

Мне в лицо брызжет синевато-черная кровь.

Я отшатываюсь от неожиданности и ужаса. Белкалис небрежно выдергивает из груди смертовизга клинок.

– Я же велела его убить, – говорит Белкалис, когда существо заваливается набок и с гулким стуком падает на землю.

У меня так сильно дрожат руки, что приходится сжать кулаки. Где Бритта? Мне нужна Бритта!

– Бритта? – зову я ее, озираясь, нуждаясь в ее утешении.

Белкалис меня встряхивает:

– Ты слышишь, Дека? Да что с тобой происходит?

Я не отвечаю. Медленно стираю с лица кровь, затем присаживаюсь рядом со смертовизгом на корточки и переворачиваю его. Из одного глаза существа стекает слеза. «Оно плачет… – отстраненно удивляюсь я. – Плачет, умирая».

Все вдруг кажется таким далеким. Очень, очень далеким…

Подбегает Кейта, с тревогой в глазах убивает ближайшего смертовизга и поворачивается ко мне:

– Дека?

Я не отвечаю. Не могу ответить – не сейчас, когда все кажется безвозвратно разрушенным.

– Что с ней? – спрашивает Кейта у Белкалис.

– Не знаю. Я прибежала, а она уже такая странная.

– Дека, с тобой все хорошо? – Наконец присоединившись к отряду, Бритта на пару с Бэакс колотит еще одного смертовизга.

– Бритта… – слабо выдавливаю я, сердце трепещет комом в горле.

Не знаю, что еще сказать.

В этом гнезде всего несколько смертовизгов, теперь они мертвы, и это моя вина. В тот же миг, когда я их ощутила, когда указала на них другим, их жизни оборвались. Потому что я чую их приближение, а они мое – нет.

Все это время я думала, что я героиня, праведная спасительница, пришедшая освободить Отеру от бича смертовизгов. Но на самом деле я была разрушительницей, что ложно полагала, будто убивает чудовищ, сама являясь чудовищем.

Я поворачиваюсь к храму, к ступеням, ведущим наверх. Я так устала… так сильно устала. Думаю, что пора бы мне посидеть.

– Что случилось, Дека? – обеспокоенно спрашивает Бритта.

Но я больше неспособна говорить, неспособна сдержать растущее отчаяние.

Не обращая внимания на Бритту, я продолжаю идти к развалинам храма. Не хочу, чтобы кто-нибудь видел мое лицо, чтобы кто-нибудь видел кожу вокруг глаз, которая, не сомневаюсь, уже подернулась шкурой, как у смертовизга. Добравшись до первого каменного обломка, я сажусь и опускаю глаза. С удивлением понимаю, что подо мной что-то похожее на палец ноги. Смотрю вверх и хмурюсь, различая под зеленью и туманом остальную статую. Это богиня, мудрая южанка в развевающихся одеждах. Та самая, которую я видела в другом храме, с точеным и умным лицом, глядящую на свиток в руках.

Оглядываюсь и вижу другие статуи – те же, что были в пещере, где я нашла Иксу.

Еще трое Золоченых.

В голове мелькает воспоминание о камнях, под которыми гнездились смертовизги возле Йоко. Такие же белые, как и эти… останки статуй.

И на меня обрушивается понимание.

Каждое гнездо, где мы побывали, – это храм Золоченых. Это смертовизги чтили их как богинь, оставляли цветы и свечи. А мы ни разу ни о чем таком не задумались. Даже мысли не было, что смертовизги способны на разумное мышление, не говоря уже о религии.

Белорукая сказала, что я не наполовину смертовизг, но, полагаю, она солгала. Я думаю, она не только породила наполовину смертовизга, но и того, кто уничтожит всех остальных.

Она породила идеальное чудовище.

28

Молчу всю дорогу обратно в Варту-Бера, в голове бурлят мысли о том, что я узнала о смертовизгах и храмах. Туда же примешиваются воспоминания о всех предыдущих встречах со смертовизгами, но не только за пределами стен лагеря, но и внутри них. Я вдруг думаю о Погремушке и других, какими потухшими кажутся их глаза по сравнению с дикими смертовизгами. Почему в них такая пустота, а у всех остальных – нет? Почему так получается, почему смертовизги за пределами Варту-Бера достаточно умны, чтобы поддерживать святилища, а пленные, похоже, способны разве что ворчать? Тайна, которую я должна разгадать.

– Ты как, Дека? – спрашивает меня Бритта, когда мы ложимся спать.

Я киваю:

– Все в порядке.

Рассказать бы ей о том, что я обнаружила, но не хочу ее впутывать еще глубже. Это слишком опасно. Все то, что Белорукая в прошлый раз наговорила о восстаниях и истинных чудовищах. Возможно, я не самый умный человек, но даже я понимаю, что разговоры о восстании быстро приводят к казням и последним смертям.

Добавим сюда все происходящие со мной перемены – кожу, которая становится шкурой, то, как я понимаю речь смертовизгов. Даже что-то одно уже пугает, а уж все вместе однозначно говорит о том, что я – обречена.

Нельзя, чтобы мои друзья оказались хоть как-то здесь замешаны. Я не собираюсь утягивать их за собой, если что-то случится и меня приговорят к последней смерти.

– Я беспокоюсь о тебе, Дека. – Тихий шепот Бритты выдергивает меня из размышлений.

– О чем ты? – Я поворачиваюсь к ней.

– Ты все время меняешься. Каждый день, ты как будто все заметнее становишься другой…

Бритта не заканчивает фразу, но это и не нужно. Я знаю, она имеет в виду то, что произошло сегодня у храма, когда я услышала речь смертовизгов.

– Разве перемены – это нехорошо? – шепчу я.

Хочется надеяться, как бы это ни было глупо.

Бритта смотрит в потолок.

– Не для алаки. Не тогда, когда ты через несколько дней отправляешься в поход, где за тобой будут следить император и другие.

Без лишних вопросов понимаю, о чем она пытается предупредить.

– Со мной все будет в порядке, Бритта. Я не стану привлекать внимания.

– Ты так говоришь, но ты ж ничего с собой не можешь поделать, Дека. Как только в тебя что-то вселяется, у тебя весь ум заходит за разум, когда ты используешь эти свои способности. Ты как будто перестаешь мыслить здраво.

– Поэтому ты меня и защищаешь.

– А что, если меня не окажется рядом?

– Ты всегда будешь со мной рядом, Бритта. А я – с тобой.

Бритта вздыхает.

– Просто будь осторожна, Дека. Будь осторожна.

Я молча киваю, и мы засыпаем.

* * *

В пещерах стоит холод, туман как будто пробегает мне по спине липкими пальцами. Трещотка как всегда стоит у прутьев, наблюдая, как я прохожу мимо клеток с остальными смертовизгами. В его глазах – то самое, ужасно знакомое выражение, которое я только сейчас начинаю постигать.

Изменница…

– Ты же меня понимаешь, так ведь? – шепчу я, приближаясь к его клетке.

Он не отвечает, не издает ни звука. Просто смотрит. И в глазах оно.

– Говори, – настаиваю я. – Скажи что-нибудь… что угодно, Трещотка.

Но он продолжает молчать. После всего, что случилось, его упрямство приводит меня в бешенство.

– Говори! – приказываю я, примешивая к голосу силу.

Трещотка вздрагивает, распахивает глаза шире, открывает рот, но оттуда не исходит ни звука. Ни слова. Как будто что-то заставляет их застрять в горле, не дает вырваться наружу. Подхожу ближе – ближе, чем когда-либо за все месяцы здесь, в Варту-Бера, – и вот тогда чувствую его снова: приторно-сладкий запах от его шипов и шкуры. Синецвет, крошечный синий цветок, который матроны иногда съедают, чтобы позабыть о печалях.

Понимание обрушивается волной. Трещотку опаивают. И всех остальных смертовизгов лагеря Варту-Бера тоже.

Вот почему они такие грубые, неумные по сравнению с теми, кто обитает на воле. Кармоко и помощницы держат их в этом состоянии, и в кои-то веки мне не нужно спрашивать почему. У всех, кто трудится в Варту-Бера, есть